Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [57]

Давно бы окоченели и высохли от ожиданий лучшей жизни, если б не праздники. Внезапная сытость клонила ко сну. Мы пробирались к дому, но знали, что там ничего хорошего нас не ждет: как придем, напялим на себя все, что есть, и уснем, как суслоны.

Помнится, что «отмолоты» праздновали до тех пор, пока был колхоз, и я все их исправно посещала.

‹…›

После праздника урожая мы ждали «день 7 ноября», точнее – день рождения Страны Советов. Все советские праздники глядели на нас красным числом с висящего на стене календаря. Главным их элементом в селе был черный репродуктор. Он висел прямо перед нашим домом на столбе, в праздники из него громко лилась музыка. Этот черный репродуктор крепко выручал советскую власть. К слову сказать, звучали песни на все село замечательные:

Мы все добудем, поймем и откроем,

Холодный полюс и свод голубой.

Когда страна быть прикажет героем,

У нас героем становится любой…

‹…›

Вспоминаю, что в детстве у нас не было никаких семейных праздников. Они бывают только в счастливых семьях и обязательно при участии в них отца… Сегодня для нас самый главный праздник – это День Победы, 9 Мая.

Я смотрю на единственную фотографию отца. На меня с нее глядит молодой солдат в грубой суконной шинели, в зимней шапке-ушанке, надвинутой до самых бровей. Взгляд не по возрасту сурово-сосредоточенный, пухлые, почти юношеские губы плотно сжаты. Какой-то, по-видимому, любитель рисования намалевал наспех на картоне большой овал в обрамлении несуществующих в природе цветов своей неумелой рукой для желающих сняться на память в вырезанном по овалу отверстии, под которым четко написал для тех, кто получит это фото, самые важные, самые желанные, многообещающие слова и прописал дату на память: «Жди. Приеду. 29/I-1944 г.».

Отец не приехал. В похоронке значилось, что Шестаков Серафим Егорович, гв. рядовой, умер от ран 25 февраля 1945 года, похоронен в Латвийской ССР, Либавский уезд, Прикули волость, в 500 метрах западнее школы у шоссейной дороги в братской могиле. Где это место, где эти метры?

До Дня Победы оставалось «еще немного, еще чуть-чуть».

Глава 21. Сваты и свадьбы

В очередной раз я у подружки Вали Гудымы делала уроки. Я пыхтела на горячей печи над примером, как вдруг в избу вошла вся их родня. Среди нее был молодой, красивый парень в солдатской форме, только что вернувшийся из армии. Его звали Аркадием. Имя показалось мне странным и непривычным. Зачем они все пришли к Лизе Исааковне? Не уйду, пока не разузнаю, решила я.

Самая бойкая из женщин начала громко:

– Вот, Лиза, помогай нам найти невесту для Аркадия. Парень он, сама видишь, хоть куда.

В разговоре они перебрали всех ленских девчат на выданье. Ох уж эти придирчивые сельские жители, все-то им не угодишь! Слышали бы невесты, что о них говорят: эту не надо – она долго спит; другая – грязнуля, изба у них – «колодой завали»; у третьей – руки, как крюки, в них ничё не родится… Даже невестиных родителей перешерстили, и им досталось, как богатым.

С каким интересом я все это слушала. Детские впечатления остаются надолго в памяти. Однако выбор был сделан. Сватов решили засылать к Вале Шестаковой – единственной дочери Елизаветы Марковны. Дед невесты Марко Демидович и мой дед по отцу Егор Демидович были родными братьями. Тут же было детально разработано сватовство. Лиза Исааковна предложила начать сватовство просто и понятно: у вас – товар, у нас – денежки. (Жених был племянником Лизы Исааковны.) Кто-то возразил на это – лучше сразу с порога заявить: «Мы пришли не по рожь, не по пшеницу, а по красную девицу». Мне с печи тоже больше понравилось про пшеницу. Бойкая женщина, которая начала весь разговор о выборе невесты, посоветовала:

– Не забудьте еще, как высватаем Валю, ей напутствие дать на будущую жизнь; «Для хорошего дружка, так и сережка из ушка. Пусть знают, что мы тоже не лыком шиты». Валю обсуждали долго и всесторонне. В ее пользу зачислили диплом об окончании сельхозтехникума, чистоплотность, умение вести хозяйство, внешнюю привлекательность и, конечно, хорошую породу. Она была высокая, стройная, черноволосая, а главное – скромная. «Не заговорит без пути, не заухает». Наконец последняя точка была поставлена коротко и ясно: стерпится – слюбится. Соскочив с печи, я понеслась во весь дух домой.

– Мама, завтра после школы побегу к Лизе Марковне, хочу послушать, как будут Валю сватать.

– Нечего бегать по избам без дела, мозолить глаза добрым людям, без тебя обойдутся, а то еще подумают, что шнырить пришла. Нехорошо. Я и так чую, что высватают Валю. За доброго-то жениха глаза завяжи, да иди. Аркадий – парень «из окошечка подай», да и Валя на выданье. Такими женихами не бросаются. Мы потом с тобой, Таня, на свадьбу сходим глядянами.

Так называли в наших краях всех, кто приходили глядеть на свадьбу. Глядян положено было впускать в избу всех, кто придет. Они садились в куть, лезли на полати, гопчик и ждали, когда что-нибудь им подадут.

– Хорошо знаю, что сдобную булочку тебе, Таня, дадут.

В деревне все на виду, шила в мешке не утаишь. Весть о свадьбе быстро разлетелась по селу. Когда мы с мамой шли глядеть на свадьбу, то она сожалела, что приданое Вали по деревне не повезут. По обычаю, по селу везли всегда сундуки с добром невесты, а поверх горки сундуков обязательно лежали домотканые цветные дорожки на пол, называемые половиками. Чем больше сундуков и красивых половиков, тем богаче невеста.