Живой обелиск - [29]

Шрифт
Интервал

Так вот… Абреки примолкли, а Иба танцевал, точно не замечал сына Хитора.

«Эй, довольно!» — рявкнул Цуг.

«Вах, Цугоджан, это ты? Разве я тебя вызывал на круг?» — наконец-то заметил его Хангоев.

«Я тебе покажу, как бахвалиться в нашем ущелье!»

«Если бы ты вместо языка удаль показал!..» — съязвил Хангоев.

«Перестань пускать пыль в глаза!» — Цуг схватил абрека за руку, но тот отскочил как пружина и снова в танце встал перед ним на носки.

«Отдохни-ка лучше, а я пока потанцую. Может, у тебя силы прибавится», — захохотал абрек.

«Ну, берегись!» — кинулся на него позеленевший от злости Цуг. Противники сцепились под оглушительный треск барабана. Хангоев в мгновение ока оторвал Цуга от земли, и тот, описав ногами круг в воздухе, плашмя рухнул возле абрека.

Зрители не успели ахнуть, как Цуг очутился под тяжелой тушей своего противника.

Смешались крики, свист, смех, рев. Цуг, красный и униженный, стоял в стороне, постанывая и скрежеща зубами.

«Молодец, Иба!»

«Выволоки этого помятого танцора и надуй его заново!» — выкрикивали зрители, стараясь перещеголять друг друга в остротах и насмешках.

«Теперь, Хангоев, намыль шею Габо и можешь закурить трубку!»

Цуг опять бросился на абрека, но их обоих вытолкнули из круга.

Твой отец и его друг, Арчил, стояли рядом, — продолжал рассказывать дядя Иорам. — Я слышал, как Габо шепнул Арчилу: «Цуг слишком горяч. Он не выдержит натиска этого буйвола». И подтянул ремни. Арчил угадал намерение друга.

«Ты же больной, Дзуака![21] Повалит тебя абрек».

«Нет, я растолку его как в ступке!»

«Не обидятся ли люди, Габо?» — уже уступая, спросил Арчил.

«Потому и хочу сразиться с ним, что он глумится над людьми!»

«Тогда выпей хоть несколько глотков араки, может, лихорадка стихнет!»

«Не волнуйся, сквозь землю не провалюсь!»

Всучив кинжал и револьвер Арчилу, Габо прыгнул в круг.

«Гей! Осетинскую танцевальную! Арс-тох!»

Дядя Иорам, захваченный своим же рассказом, подкрутил левый ус.

— Неугомонный и горячий был твой отец. Шел напролом и не мирился с несправедливостью. Вот и тут вышел сразиться с абреком, хотя поражение Цуга его ничуть не беспокоило.

Когда в Душети подняли мятеж кулаки, Габо преследовал бежавшего Хангоева, но тому удалось ускользнуть. С тех пор абрек искал случая сквитаться с ним. Праздник Уастырджи свел их: абрека с целой бандой подручных и Габо с побратимом.

Габо никогда не был особенно разговорчивым, но на этот раз, чтобы разозлить абрека, стал хвастаться:

«Э-э-э, Иба! Что маленький воробей орлу, хоть и больному?!» — и с раскинутыми руками кружился вокруг него на носках.

Хангоев насупился:

«Берегись!»

«Я тебе не Цуг! Арс-тох! Арс-тох!»

«Ты бы хоть черкеску скинул!»

«А за что же ты будешь цепляться?»

«Тогда пусть Уастырджи наделит тебя лучшей судьбой, чем Цуга!»

Абрек схватил Габо за полу черкески, но тот увернулся и продолжал его дразнить.

«Потерпи, Иба, пока с меня стечет полный бурдюк пота!»

«Сучий ты сын! Хватай удачу за хвост!» — Хангоев, обезумев, гонялся за Габо.

«Не такая уж большая удача, как ты думаешь! Но на этот раз я ее не выпущу! А ты потеряешь то, что сберег в Душети. Арс-тох, арс-тох!»

Габо грудью толкнул абрека. Хангоев пошатнулся. Они сцепились. Барабанщик прибавил темп.

…Тогда я был еще совсем маленьким, — говорит дядя Иорам. — Ну что я мог? Смотрел то на Габо, то на Арчила и думал: «Кому из них труднее — больному силачу или его побратиму, который наблюдает со стороны?» — От волнения я сначала зажмурился, потом прикрыл глаза ладонями, но не утерпел и стал смотреть на схватку меж пальцев. От чьего-то крика я вытаращил глаза и увидел взлетевшего в воздух абрека.

«Иба! Где тебя уложить, где тебе будет мягче?» — Габо поднял соперника над головой и, как жернов, крутился вместе с тяжелой ношей..

«Дзуака, Дзуака! Я так и знал! — радостно вырвалось у Арчила. — Ты всегда выбрасываешь свои альчики[22] под конец!»

Габо отпустил абрека, и тот, полетев пулей, шлепнулся на землю.

Твоего отца подхватили на руки и стали подбрасывать, но Габо, вырвавшись, подошел к лежащему ничком Хангоеву:

«Встань, Иба, померяемся силами еще раз!»

Абрек внезапно перевернулся лицом вверх и ногами ударил Габо в живот. Тот покачнулся, стоявшие позади парни поддержали его, и он кинулся на абрека. Хангоев вскочил.

«Теперь начнется настоящий бой!» — мелькнуло у меня в голове, когда Габо замахнулся. Но его руку перехватил Арчил.

«Дзуака, не лезь на рожон, не меси навоз», — сказал он.

Хангоев выстрелил в воздух. Габо взял у Арчила свое оружие.

«Прибереги его, Дзуака. Оно нам пригодится попозже», — шепнул Арчил.

Дядя Иорам на некоторое время умолк.

— То, что Арчил посоветовал Габо приберечь оружие, меня не удивило. Волчьим повадкам Хангоева не видно было конца. Меня поразило другое…

Я встал и подсел к самым ногам дяди Иорама.

— Что тебя поразило, дядя Иорам?

— То, что Цуг, сын Хитора, рвался в драку с твоим отцом. Его с трудом сдерживали…

— Действительно — зачем? Отец же отомстил за него.

— Видно, сыну богача ближе был абрек Хангоев, чем бедняк Габо! Словом, Цуг сбросил черкеску и вышел вперед.

«Если ты мужчина, выйди, померимся силами!» — вызывал он Габо.

«Лучше бороться, чем драться на кинжалах и револьверах… Остались ли у тебя силы, Дзуака?» — спросил Арчил у твоего отца.


Рекомендуем почитать
Волшебный фонарь

Открывающая книгу Бориса Ямпольского повесть «Карусель» — романтическая история первой любви, окрашенной юношеской нежностью и верностью, исполненной высоких порывов. Это своеобразная исповедь молодого человека нашего времени, взволнованный лирический монолог.Рассказы и миниатюры, вошедшие в книгу, делятся на несколько циклов. По одному из них — «Волшебный фонарь» — и названа эта книга. Здесь и лирические новеллы, и написанные с добрым юмором рассказы о детях, и жанровые зарисовки, и своеобразные рассказы о природе, и юморески, и рассказы о животных.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.