Живая защита - [115]

Посоветоваться бы с домашними. Мать, хотя и малограмотная, плохого не посоветует. Но — как? Петровское — не ближний свет. Телеграммой, что ли?..

— Теперь давайте с вами.

Дементьев с покорной тишиной в голосе сказал в ответ:

— Повинную голову меч не сечет.

— А я отсеку! Как бы вы ни склонялись!

Осипов не пожалел горла.

— Завтра в десять явитесь вместе с Тузенковым на оперативный разбор.

— Хорошо… Но как же все-таки со мной?

Осипова раздирало.

— Вы смеете спрашивать! В три шеи!.. Поставлю вопрос перед министерством, доложу как надо, и — пробкой!

Он что-то вспомнил, схватил телефонную трубку.

— Соедините с милицией! Кто? Капитана Малахова. Слушай, давно с перегона? Впрочем, не важно когда. Слушай, как только закончишь расследование, доложи. Надо потщательней.

Кинул трубку, глянул на Дементьева.

Тот встал, подумал, сейчас взять из ящика письменного стола электрическую бритву или потом. Отложил на потом. Неужели не разрешат в последний раз зайти сюда?

Он медленно плелся по незнакомой улице. Сладкой, сказочно спокойной казалась ему работа даже начальником дистанции пути. А ведь было время, он считал ее недостойной. Дожил. Жалеет о плохом… Это потеря надежды на хорошее будущее. Не потому ли жалко, что ничего подобного больше не повторится? Даже плохое в настоящих делах — все-таки жизнь…

Тысячу раз права Раиса Петровна. Надо было уйти в институт! Каким был олухом!

Тревожно и близко прогудел автомобиль. Оглянулся. Оказывается, он торчал на середине улицы. Свернул на тротуар, пошел дальше…

Рано утром Тузенкова поднял с постели длинный звонок. Подскочил к двери, рванул на себя. На площадке стояла сморщенная, усталая Наталья Ивановна.

— Молодой человек, телеграмма.

— А ты при чем? Без тебя принесли бы!

Его разозлила мысль, что уборщица прочитала ответ из дома и теперь конторские узнают. Ему, конечно, чихать на их злословие, а все же неприятно.

— Как же при чем?.. Я на почту поступила телеграммы разносить. Стаж зарабатываю, чтоб на пенсию хватило.

— Вот еще… новость. Я не подписывал приказ об увольнении.

— А Зимарин? Он заместитель… Тошно работать с тобой, право слово, тошно. Вот и ушла.

— Ну, хватит! До свидания.

— А чего жа… до свидания.

Он нетерпеливо разорвал бумажную ленточку, скреплявшую края сложенной вчетверо телеграммы: «Володя. Приезжай домой. Тут решим».

В сердцах пнул ногой, и дверь с грохотом захлопнулась.

6

В петровской больнице палата Якова Сергеевича выглядывала узким одностворчатым окном в неухоженные заросли сирени. Из-под темно-зеленых листьев коряжились сухие ветки. Павел тупым столовым ножом попытался вырезать тонкий сушняк. Ветки в его руках ломались с громким треском.

— Медведь, что ль, в кустах? — через открытое окно услышал он слабый голос Якова Сергеевича.

Тотчас высунулась Лена и резко махнула рукой: уходи!

— Неприятно будет! — громко зашептал Павел. — Начнет поправляться, поглядывать в окошко, а там вместо листьев голые ветки.

Опять махнула: не рассуждай, уходи!

Он вылез из кустов, обогнул широкий, из красного кирпича выступ больничного здания. Впереди Павла по дорожке шла Женька. Халат на ней игриво колыхался, ноги в белых туфлях на высоких каблуках переступали часто-часто, а шаги были короткими и неумелыми, словно что-то мешало идти нормально. Ждет — догадался Павел. Догнал, пошли рядом.

— Здравствуй, — сказал он.

Повернулась, смерила с головы до ног.

— Тесть, что ль?

— Почти.

Осуждающе хмыкнула.

— В городе новая мода завелась, без свадьбы…

— Это — где как. Между прочим, ты ему помогла поднять настроение… письмом. Поправится, спасибо скажет.

Женька остановилась. Светлые глаза слезливо блеснули.

— Тебе бы мою шкуру, не такое написал бы. Все люди как люди, а тут…

— А писать-то зачем, да еще такую чушь?

— Знаем, что писать, своим умом живем.

— Ух ты… Уехала бы отсюда. Глядишь, замуж вышла бы, жизнь по-новому устроила бы.

— Хорош советчик. Все вы хороши чужими руками жар загребать.

И уже с неукротимой обидой на весь мир застучала туфлями по твердой дорожке.

Палата была узенькая. Мимо кровати Якова Сергеевича, столика на трех ножках да раскладушки для Лены можно было протиснуться только боком. Павел, Ванек и Лена сели на раскладушку. Все трое уставились на Якова Сергеевича.

— Ну, что вы? Покойник, что ль? — прошептал Яков Сергеевич.

— Выкинь такие мысли! — потребовала Лена.

— Я… ничего. Это вы чегой-то… Хорошо тут, наверно, поправлюсь. Глуховато.

— Папа! Тебе не угодишь. То от гудков покоя нет, то…

— Правда, глуховато… Без привычки. Я бы тебе советовал уехать. Чего отираться? Сваты будут приходить, хватит с меня. А тебе с учебой надо управляться… Запустила.

— Нет! Не оставлю! Когда увижу, что все наладилось, тогда подумаю.

— Дурочка…

После долгого переезда из Кузнищ в Петровское в просторном кузовке санитарной «Волги», после душной усталости Яков Сергеевич думал, что напрасно связался с этим Петровским. Не все ли равно, где умирать.

Отлежался, казалось бы, отдохнул, пора и болям утихомириться. Но конца, как видно, не будет. Вот поговорил, и сразу… Сколько на разговор сил нужно, сколько воздуха! Нет ничего, а в груди уже невмоготу. Но как умолчать, глядя на своего младшего? Последние минутки. Сейчас уедет с Пашкой — и в армию. Доведется ли еще…