Живая защита - [113]

— А почему ты говоришь об этом? Тебе поручили? Кроме человека не нашли?

— Н-ну, как сказать… Наши товарищи забыли сказать…

— Из-за этого и остался?

— Нет, Яков Сергеевич, у меня важное дело. Личное. Нет, не совсем личное. Я решил вступить в партию. У вас рекомендацию прошу. Уж вы-то меня знаете. Не раз вместе были первыми в депо.

— Знаю… Значит, в партию захотел?

— Пора. Созрел, так сказать.

Яков Сергеевич вздохнул и сразу же поморщился — больно. Легкие изнутри надавили на ребра — и вот награда за неосторожный вздох.

— Созрел… А почему ты захотел? Зачем это тебе?

— Ну, как… — растерялся Беляев. — Зачем все вступают?

— А кто это «все»?

— Ну, как… Вы, я, остальные.

— Ишь ты… В одну кучу…

— Я заготовил, Яков Сергеевич. Вам не до писанины, вот я и заготовил. Только распишитесь. Ваша подпись заменит десять рекомендаций. Только и разговору в депо: не оставил машину, до последней минуты принимал меры спасти поезд… Небывалый вырос авторитет!

— Он у меня всегда был. Ты не замечал, собою любовался. Скоростник… Сознательные должны в партию… Что же ты не восстал против незаслуженной похвальбы? Сколько раз меня и других на прикол ставили, чтобы ты один километры накручивал…

— Надо, вот и накручивал.

— Видишь, какое понятие… А как, по-твоему, больше пользы? Когда несколько человек обскачут других иль когда на немножко, но обязательно все перевалят за норму, за серединочку?

— Дело не моего ума.

— Вот видишь, какой ты… С партийным уставом не в ладах. Не подпишу я твою заготовку.

Беляев побагровел. Ему, лучшему машинисту, такая пощечина?!

— Ну знайте: другие подпишут!

— На чужом авторитете в партию задумал въехать…

Глаза Беляева испуганно забегали.

— Да вы что, Яков Сергеевич! Родней приходимся. На свадьбе вместе были!

— Помню. Уходи…

— А я все равно!.. — Беляев вскочил со стула, хлопнул по ноге бумажкой, скатанной в трубку.

Яков Сергеевич поморщился — опять неосторожно вдохнул много воздуха, чтобы сказать: «Какая польза будет от тебя!»

Ни прощального рукопожатия, ни пожелания быстрого выздоровления. У двери багрово-красный Беляев двинул вперед левым плечом, растолкав стоящих на пороге Павла и Елену.

Якову Сергеевичу вновь стало плохо.

5

— Что будем делать? — с притворной ленцой в голосе спросил Осипов.

Он ничего не приберег для главного удара. Все, что увидел на линии, узнал от людей, что передумал за эти дни, — все выложил Дементьеву и Тузенкову.

Обессиленные долгим волнением, они сидели перед начальником дороги, неспособные оправдать свои поступки.

— Молчите?

У Осипова равнодушное лицо. Будто все, что говорил сейчас, нисколько не трогает. Врет! Дементьев это отлично знает. Он также знает, что у него в голове готово решение. Готово, а спрашивает, да еще так спокойно, будто советуется. Бесполезно, бессмысленно что-то говорить ему, отвечать. Все готово! И проект приказа разложен по полочкам, и наказания припасены. А спрашивает. Не о чем говорить, товарищ начальник дороги. Объявляйте, что надумали. Хватит чужие нервы на кулак мотать.

— Думаете отделаться молчанием?

— Где уж… молчанием… — со вздохом ответил Дементьев. — Разрешите заняться Москвой. Пробью. Снимут где-нибудь строительно-монтажный поезд. Что один для страны? А нам спасение. Каково дороге без технической реконструкции? Все в стране реконструируется, не оставаться же дороге на старых рельсах.

— Та-ак, Москвой надумали заняться… Совместно с Москвой вопросы решать… А не кажется ли вам, что тянуться к Москве такими руками рискованно. Лучше бы вплотную занялись реконструкцией своих мозгов. А то с этим делом, смотрю, задержка получилась.

И эта мысль Осипова понятна Дементьеву. В министерстве обязательно узнают о причинах крушения, будут упоминать фамилии. Кто пойдет навстречу бракоделу? Поручить Дементьеву важное дело в такой момент не означает ли заранее заготовить провал?

Осипов размышлял вслух:

— В Москву сам поеду, лично к министру. И буду добиваться. Поймет. Не может не понять наше положение. Не может он допустить провала государственного плана электрификации решающего направления.

Дементьев приободрился. Осипов рассуждает, делится планами…

— А к Москве подпускать вас нельзя — руки грязные. И вообще власть нельзя давать в ваши руки. Погубите все, ни перед чем не остановитесь.

Ясно… Сейчас начнется, этого и ожидал Дементьев. Но уж больно запутанное вступление, в самый раз приготовить бы щит. Осипов ударит, а не пробьет, впустую получится, как горохом о стену.

— Моя ошибка, что отдал в ваши руки такую власть. А вы даже после крушения думаете о Москве и о власти…

Как видно, добра не жди. Но… Рассуждает! Уж не задумал ли он, стареющий лев, поагитировать, поразъяснять? Раньше рубил сплеча. Сейчас, как видно, духу не хватает. И внешне сдал. Уж не хочет ли он разговором своим страху нагнать, чтобы главный виновник глубоко прочувствовал свои промахи? А потом совместно, полегонечку заровнять на дороге острые кочки?

Но ведь на ком-то должен отыграться!

Дементьев остро кольнул взглядом Тузенкова. Он!.. Недаром Осипов вызвал его, но еще не коснулся ни единым словом. Что толку объясняться с обреченным?

Теперь Андрею Петровичу ясна политика Осипова. Умница! Стареет, а голова работает четко. Если за крушение будет наказан заместитель начальника дороги — фигура второй величины, то разве сам начальник может рассчитывать на милость министерства? Нет, конечно. Рикошетом, а попадет. Любое попадание в стареющее тело опасно. Долго заживает. Да и не всегда. А если гром грянет на мелкокалиберную фигуру, на того же Тузенкова, то рикошет в худшем случае попадет в цель второй величины и у заряда не хватит силы достать до самого Осипова. Умница!