Житие Сергия Радонежского - [188]
Повѣда ми обители сѣя иконописецъ, именемъ Моисѣй Савельевъ. В нынешнем де во 162-м году, февраля въ 12 день, в ночи, против воскресно дни, внезапу оступиша около избы моея мнози нечистии дуси, и бысть шум и крикъ великъ и потрясение, яко потолоку избному мнѣвъ на мя упасти. И нападе на мя страх велий, яко вмалѣ и духу моему от тѣла не разлучитися. И едва воспомянувъ, воскочив, начат молитися перед образом Святыя Троицы и со слезами припадывати, и призывати начат на помощъ преподобнаго чюдотворца Сергия, яко да изѣбавит мя от находящия силы вражия. И помоляся, малу отраду прием, возлегъ спати на месте своемъ. И вижу во снѣ, кабы некто пришел близ моея избы, и укрыв оконца, глагола ми: иди во обитель и молися преподобному Сергию и получиши изцеление. И во утрии приидох во обитель преподобнаго Сергия к церкви Святыя Троицы, к полуденным дверемъ. И егда церковь Святыя Троицы отперли, и слышах глас глаголющь ми: иди в церковь Святы Троицы и припади к чюдотворнымъ мощем преподобнаго Сергия чюдотворца, и получиши прощение. Аз же, слышав сия, глаголющаго же не видѣв, внидох в церковь; нечистии же дуси прещаху ми, повелѣваху ми вон итти из церкви. Аз же несумѣнное упование положивна святаго Сергия, припадывая ко гробу его и обѣдни слушав, бысть здрав; нечистии же дуси от того часа изчезоша и не являхуся мнѣ. И отъиде в домъ свой, благодаря Бога и преподобнаго Сергия[969].
В лѣто 7140-го году бысть бой Руским людем с Полскими и Литовскими людми под градом Смоленскомъ. И в то время града Алатарского дворяня и дѣти боярския, воспомянувши нѣкия досады на преже бывших Алатарских строителей Троицкого Алатарского Сергиева монастыря, иже под паствою болшого монастыря у властей, и яко бы время улучивше тогда, воинския ради службы, и заведоша вражду велию. Начаша крикъ велий творити на властей о обидах своих и клепати многими зело великими поклепы и роспись ложную составиша, и вместо прежних строителей, на них же негодоваша, емше ту прилучившагосястроителя, именемъ Симона, мочию своею и предаша его судии, зѣло немилосерду сущу, именем Григорию, зовому от человѣкъ Зловидову. И яко же имя его бысть, сице и нрав его подобен имени его: кротость на языце нося, обычаем же зверообразенъ; лстивым языкомъ глагола, яко помогая на правду, сердце же его не бѣ к правде; но во всем исцемъ угожая и строителя того безвинного на правеже бьяще без милости. Власти же болшаго монастыря не возмогоша никоея помощи сотворити настоящаго ради времени: лѣта бо ратнии суть. И видѣвше такую неискупимую бѣду напрасную, положиша упование на Всевидящаго ока, послаша из чюдотворцовы Сергиевы казны тысящу рублев и утолиша тую напраснуюбеду. Исцы же, деньги приемше, радости бывше, яко б корысть многу приобрѣтше, а не вѣдуще суда Божия и часа смертнаго не воспомянувше. По мале же [времени] слышавше, яко старѣйшины их отцы и братия под градом Смоленским измирающе различными многотомленми болѣзньми, прочии же изнемогающе, и никто же здравъ обрѣтеся; но вси отчаявшеся живота своего, всякъ ожидая себѣ смерти, прибытки же неправедныя, иже взяша из чюдотворцовы Сергиевы казны, уже не в потрѣбу имъ быша. И пишуще оттуду к своим сродником на Алатарь, чтоб на чюдотворцову Сергиеву обитель никоими мѣрами не враждовали, а иже из Сергиевы казны денги взяша и из Сергиевых отчинъ за себя старинных крестьянвзяша, сия вся обещающеся отдавати. И тако и сотвориша: приѣхав испод Смоленска, их же от смерти на живот обрати Богъ, тии в Сергиеву казну денги обратиша, и крестьянъ в Сергиеву отчину отпустиша, и со властьми и строителем простишася, яко оболганием нѣкиих, не боящихся Бога, ссоришася. Судия же той Григорей Зловидов, иже угожая исцем и дворянъ и детей боярских со властьми во вражду изведе, и крестьянъ исцемъ из Сергиевых вотчин издая старинных вмѣсто их бѣлых крестьян неправдою. Алаторские монастырские вотчины им невинны ни единым пѣнязем, тѣмъ исцемъ; строитель той внове бысть, они же грубости своя изложиша давныя. Судия же той человѣкоугодник бысть, а не по истиннѣ, и бысть им на грѣх велий, и корысти многи приобрѣтоша не бояся Бога. Восхотѣ же судия той ту во граде Алаторскомъ и воеводъствовати, и сего ради им угодие сотвори, да воеводствуетъ над ними, и похваляяся Сергиевы отчины и послѣдние пусты учинити. И во время нѣкое, идѣ же сонмище людское собирается, в день торговый повелѣ два воза полны и зело вывершены и оборами привязаны из лесу привести батогов, и среди торжища явно всемъ представити, яко на нѣкое страшное и ужасное удивление. И многих Троицких Сергиева монастыря християнъ среди торжища того батогами повелѣ бити и приговаривати, да не называются Сергиевымъ имянемъ. И на возы тыя пропоѣвѣдники указываху: иже кто Сергиевым имянемъ учнетъ зватися, то тѣми батогами биенъ будетъ. И мнози таковое зрѣние ужасное не похвалиша ему, яко без ума шатаяся, злобою омрачен, человѣкоугодие творя. Но Всесильный, иже вся видяй и устрояй весь миръ мудростию своею, не попусти его на то, но возбраненъ бысть Божиим промысломъ. Внезапу повелѣнно бысть ему малыми денми на Москвѣ стати, и аще и не хотящу ему, послан бысть в Крым на розмѣну. И тамо, яко же и самъ последи сказав, никому таково безчестия не бывало, яко и усъ и браду ему побривше, погании ругающеся и мучаще без милости. И иже тогда имяни Сергиева и слышати не хотя, и прочимъзаповѣдая не глаголати, ныне же зѣло во устѣх присно чюдотворца Сергия имя призывая на помощъ со слезами, о злобе же своей каяся, иже сотворив и иже корыстовався. И полоненых крестьянъ Сергиева монастыря тамо своими денгами окупая, ис Крыму присылая их в Троицкий Сергиев монастырь с своимъ писаниемъ. Помощию же преподобнаго Сергия свобожен бысть от поганых, прииде болен оттуду, и бывъ в монастырѣ, у гроба преподобнаго Сергия моляся, и со слезами возвѣстив сия властем, благодарения воздая преподобному Сергию, и вскоре ко Господу отъиде. Мы же сия написахомъ памяти ради, смотря времен тѣхъ настоящих, яко мнози человѣцы во благоденствии живуще, в забытии и в небрежении живот свойпрепровождаютъ, и гордятся и корысть приобретаютъ, и в прибытках своих сытости не чюют, и чести своей и тщеславию мѣры не полагаютъ. Егда ж озарит Господь Богъ благодатию своею в сердце человѣку, или бѣдою нѣкою и напастьми изволит наказати, тогда человѣкъ от нечювствия, яко от сна, возбуждается, и гордость и честь и тщеславие отлагает, и о богатестве не радит, но единъ смертный час воспоминает. Терпящим же и напасти носящимъ в то время кажется горко, но последи полезнее и сладчайше всякие сладости сердце усладитца человѣку. Яко ж и тогда случшаяся нам напасти пострадати, тако же и самому тому Григорию беды и напасти ко спасению ходатайственны быша. Сего ради всемъ намъ подобает во благоденьствиине возноситися, а в бедах не низпадати, ко всякому дѣлу радостному и напастемъ мѣра пологати и уповати на Вседержителную десницу.
Книга доктора исторических наук Б.М. Клосса представляет первое монографическое исследование, посвященное происхождению и бытованию термина «Россия» в русской письменности XIV—XVIII вв. (от первых упоминаний до официального названия государства). Происхождение названия «Россия» тесно связано с греческой культурой. Основная проблема состояла в установлении времени проникновения названия «Россия» в средневековую русскую письменность, объяснении причины замены древнего названия «Русь» на «Россию», его связи с определенными общественными кругами и утверждения в государственной титулатуре.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».