Жилюки - [191]

— Почему бы и не выпить? — обрадованный тем, что сельчане заметили такую его радость, добродушно ответил Роман.

— Вот и нечего на детвору сворачивать!

Верно, верно, праздник нынче у Гривняков! Наталья, дочурка младшая, возвратилась. Из самого Копаня. Да не как-нибудь, а с гербовой бумагой. В бумаге же этой, слышите, пропечатано: такая, мол, и такая, Гривняк Наталья Романовна, отныне зоо… И не вымолвишь, как следует!.. Зоо-тех-ник. Словом, все должны ее отныне слушать, даже Гураль. Так как это, радость или нет?

— Радость у вас, конечно, — подтвердил Иллюх. — Я бы на вашем месте, Роман, ничего не делал сегодня.

— Э-э, глупости говорите, Никита. Как это ничего не делать? Счастье ведь к нам постучалось.

— Так запри покрепче, чтоб не убежало.

— Это почему же? — удивился человек.

— А потому: женится на твоей Наталке тот же Микола Филюк, посадит ее на трактор, вот и поминайте, как звали.

Гривняк не ожидал такого поворота, приумолк, и вокруг все засмеялись.

Внеочередное комсомольское собрание, где не было ни президиума, ни протокола, а велось оно самим секретарем, приняло предложение Андрея создать пусть небольшие, из нескольких человек, бригады для помощи школе.

И вот несколько юношей и девушек во главе с Андреем явились после работы к Галине.

— Ну, я спокойна, школа теперь наверняка будет, — сказала она в тот первый вечер.

— А вы, между прочим, можете идти домой отдыхать, — улыбнулся Андрей. — А то Марийке одной боязно.

— В самом деле, Галина Никитична, — поддержали его остальные, — вам и днем хватает работы.

Андрей с напарником, Николаем Филюком, настилали пол, а несколько девчат мазали стены. В классах пахло свежей стружкой, глиной, мякиной, которую подмешивали, чтоб крепче держалась штукатурка, сквозь незастекленные окна дышала ночная влага.

— Как это тебе удалось сагитировать эту паненку? — спросил Николай, имея в виду учительницу Людмилу. — У нее ведь только и разговоров было что об отъезде.

— А что ее агитировать? Должна отработать законных два года там, куда ее послали, вот и все. Сказал, напишу в министерство, родителям, так сразу присмирела…

На самом же деле все было не так. Рассказывая, Андрей кривил душой. Учительницу он встретил однажды возле речки, когда поил коня, она то ли стирала (в руках было мокрое белье), то ли возвращалась после купания. Эта Людмила была такая свежая, такая роскошная, что Андрей даже застеснялся, увидев ее близко, невольно уставился на свои видавшие виды штаны, на посеревшие от пыли сапоги и огрубевшие на ветрах руки; хотел было отвести коней подальше — сделать вид, что не заметил, но девушка сама зацепила его. Ответил что-то, закинул на коней повод, пустил по бережку.

— Вы вроде боитесь меня? — улыбнулась учительница.

«С чего бы это она?» — подумал неприязненно. Однако ответил:

— Отчего же я должен бояться? Вы ведь не русалка.

— А вдруг?

— А вдруг и я в лешего обернусь, что тогда?

Рассмеялась, по-детски мило закидывая курчавую головку.

— Вот было бы интересно: леший — комсомольский активист!

— Ну знаете, шутки шутками… — не совсем учтиво прервал ее Андрей.

— Ой, какой грозный! Надеюсь, на собрание за это не потащите?

— Лучше скажите, почему надумали убегать? — вдруг прямо спросил Андрей. — Трудностей испугались?

— Хотя бы и так! Не всем же быть героями. Герои — это единицы, избранные, а я, видите, обыкновенная.

— Обыкновенная, — не найдя другого слова, повторил Андрей. — Между прочим, обыкновенные и становятся героями. — Они так и маячили на берегу, на мураве, в реке отфыркивались кони, не выгнать их было из воды. — Как вы, девушка, комсомолка, можете убегать от сирот, от родителей, которые потеряли детей и ждут от вас хотя бы ласкового слова?

— Хватит! — чуть не взвизгнула Людмила и… заплакала.

Она плакала по-настоящему, порозовевшие на ласковом солнце плечи ее вздрагивали; Андрею вдруг стало не по себе, он пожалел, что зря обрушился так на девушку, и, не зная, как выйти из положения, оглядывался по сторонам, боялся, как бы кто не увидел и не подумал бог весть что.

— Извините, я не хотел… — заговорил он торопливо. — Не надо плакать, перестаньте, вы ведь взрослая… Вы ведь сами начали этот разговор. — Андрей даже взял ее за плечо, взял как только мог нежно, как не брал, может, никого в жизни, даже Марийку.

Девушка вскоре затихла, только всхлипывала да вытирала влажным платьем глаза.

— Все готовы только поучать, — промолвила она, — нет чтобы понять…

— Так вы же — будто улитка, — обрадованно заговорил Андрей, — замкнулись в себе, даже Галина Никитична, подруга ваша, ничего не знает.

— А что ей знать? — Людмила подняла на него влажные глаза. — Она может весь день бегать за своими досками, кирпичом, гвоздями, а я нет — слышите? — нет! В герои я не гожусь. Можете вы понять?

Андрей стоял ошеломленный, не думал, что эта неожиданная встреча, игривый разговор обернется таким образом, поставит его в какое-то странное положение. В душе еще звучала злость на эту воспитанную на всем готовом и, наверное, по чистой случайности направленную сюда, в глухомань, девицу, хотя и с комсомольским билетом, а здравый смысл уже подсказывал ему другое, убеждал в какой-то правоте ее. В самом деле, нельзя же одинаково от всех требовать. Эта, видимо, из тех, кому надо больше говорить приятных вещей, поддерживать. Галина — та способна работать при любых обстоятельствах, для нее — чем бо́льшие трудности, тем большее напряжение и отдача, а эта…