Жила в Ташкенте девочка - [38]

— Нет, не приходило, — машинально призналась я.

— Ну вот, так и знай: стоит мне забыть про тебя — и тебя не станет.

Он говорил явные глупости и, наверное, был пьян. Я уже хотела уйти, но Виктор попросил:

— Присядь вон там на скамейку. Я сейчас тебе все объясню.

Что он мне объяснит? Опять какую-нибудь глупость скажет? Но привычка, которую бабушка и немножко мама привили мне — всегда и во всем слушаться взрослых, — а отчасти любопытство заставили меня подойти к скамейке. Виктор сел, расстегнул ворот рубашки, вытянул ноги, обутые в старые кожаные калоши, и поставил возле себя палку. «Почему он не прячется от всех? Почему он не стыдится? Может, он не виноват?» — мелькнула у меня мысль. Я оглянулась по сторонам и увидела, что в кустах шиповника засели наблюдатели — Валька и Лунатик — и смотрят на нас с Виктором вытаращенными глазами.

— Чего, собственно, я должен беспокоиться? — сказал Виктор почти весело, и от него так противно запахло самогонкой, что я отодвинулась на край скамейки.

Только мне показалось, что он как-то угадал мои мысли, поэтому я продолжала слушать его.

— Если я тебя выдумал, то, значит, мне не только ты — мне ничего не угрожает, — продолжал он рассуждать.

— Это не вы меня выдумали. Я правда здесь живу, — попробовала я вступить в этот странный разговор.

— Мир существует, пока я о нем думаю. Я закрываю глаза, — он так и сделал, — все погружается в темноту.

Кругом было так бело от солнца и становилось так жарко, что даже воздух вдали, у купальни, казалось, шевелился. А он думает, что стало темно.

— Все во мне самом, — открывая глаза, продолжал объяснять Виктор. — Еще день, два, ну, скажем, три — я буду поддерживать вашу жизнь своим воображением. А потом…

— Вам кажется, это все вы выдумали? — осведомилась я.

— Вот именно, — захохотал он, и мне больше не захотелось его слушать. — Надо было быть таким идиотом, скажешь ты, чтобы выдумать тебя, такую босоногую и лохматую! Или, скажем, мою сварливую тетушку… — Тут он понизил голос. — Или это вечное беспокойство…

Он опустил голову и рисовал палкой на земле какие-то кружки и палочки.

— Чего мне беспокоиться? Не все ли равно, как я поступлю, раз все — плод моего воображения?

— Вы забыли про меня, а я вот все равно здесь, — сказала я просто из любопытства, но он больше не обращал внимания на меня.

— «Предатель… Изменник»! Еще два дня — и мое представление о мире изменится. Деньги! Уважение! Полная безопасность. Теперь уже скоро…

Эмилия Оттовна вышла из дома, оглянулась по сторонам и быстро подошла к скамейке.

— Пойдем, Витя! — сказала она, и я в первый раз за все время узнала, что ее голос может быть ласковым.

— Все в порядке теперь! — сказал Виктор, взглядывая на нее и поднимаясь. — Еще день, два — и мы…

— Ш-ш! — зашипела Эмилия Оттовна и повела его к своему крыльцу.

Володька и Валька выскочили из засады.

— Лучше бы он себе пальцы к ногам придумал, — ухмыляясь, сказал Володька.

ГОСТИ ЛЕЗУТ ПОД КРОВАТЬ

Утром бабушка ушла в очередь за пайком. Меня не взяла: говорит, жарко. И квартиру заперла, чтобы я ребят не водила, грязи не натаскала.

Вот как-то странно. Ребятам нельзя, Полкану тоже. А Ивану Петровичу, который повадился к ней в гости, говорит:

— Ну что вы, голубчик, ноги трете, все равно скоро полы мыть. Да и на улице сухо, откуда грязь!

Я подумала и поняла: бабушка просто шума не любит, потому и ребят не пускает.

Поэтому, когда бабушка ушла, я пригласила к себе домой всех друзей. Окно ведь было открыто. Сначала влезла Галя, потом мы подсадили Юрку, потом полезли сразу Валя и Лунатик, а я увидела в глубине двора Фаю и Глашу и замахала им. Ничего. Пусть слазят в гости. Такое редко бывает.

На полу следов не оставалось. Может быть, потому, что с окна мы сначала прыгали на диван, а потом уж на пол. Так что вообще все было в порядке. Про Полкана вспомнили тогда, когда он стал лаять и визжать под окном. Пришлось и за ним слазить.

Я была очень гостеприимна. Показала ребятам альбом с карточками бабушкиных родственников и даже подарила Володьке-Лунатику на память карточку одного старика. Ведь Володька сегодня должен от нас уехать. Тогда все стали просить: «И мне, и мне». Ну, мне как-то неудобно было отказывать, я дала другим тоже. Лучше всех досталась фотокарточка Гале. Там была изображена бабушкина сестра в подвенечном платье и с букетом. Ну, а Юрке я не стала дарить карточку, а чтобы он не ревел, я сама ему нарисовала на листочке бумаги какую-то рожицу. И все ребята нарочно сказали: «О-ой, какая хорошая карточка, эта карточка лучше всех, Юрка, дай нам!» Тогда Юрка схватил ее и успокоился.

Всем очень понравилось у нас. Галя все повторяла:

— Ой, как у вас красиво!.. Ой, как у вас красиво!

Тогда (уж не зная, что бы еще такое показать им) я открыла шкаф, показала все бабушкины юбки и кофты и Верино гимназическое платье. Потом слазила в бабушкин комод и достала чепчик, который носила моя мама, когда была маленькой. Все удивлялись — неужели у моей мамы была такая маленькая головка? — и восхищались. Стали этот чепчик примерять — он всем был мал, даже Юрику. Тогда решили примерить чепчик Полкану. Я держала Полкана на руках, а Володька завязывал тесемочки. Надо было бантиком, а он на два узла завязал. Хохотали мы чуть не до слез. И я даже стала забывать про все страшное. И тут раздался стук в дверь.