Жила в Ташкенте девочка - [34]

Сказала и сама поразилась волшебному действию своих слов. Поп, правда, как стоял, так и продолжал стоять, а вот моя мучительница так громко ахнула, — я даже вздрогнула, а две женщины выскочили из беседки.

— Николай! — сказала хозяйка. — Я как-то сразу увидела, что ребенок не простой, в ней какое-то благородство. Конечно, я никогда не могла подумать… Ах, боже мой! Но как одета и босиком. О времена, времена!

— А я просто нарочно босиком хожу, — равнодушно проговорила я и направилась к калитке.

— Нет, детка, подожди. Ну как тебя зовут? Кто твой папа? — нежнейшим голосом пропела лиловая дама.

Но я уже подошла к калитке, открыла ее. Полкан, как всегда, проскочил вперед; вдруг чей-то голос сзади окликнул меня:

— Иринка!

НЕ УМЕЮ ДЕРЖАТЬ ЯЗЫК ЗА ЗУБАМИ

Я обернулась и замерла. На крыльце стоял Рушинкер.

— Извините, отец Николай, — обращаясь к батюшке, сказал Рушинкер и, сойдя со ступенек, подошел к калитке. — Как ты сюда попала? Одна, так далеко? И что еще за выдумки? — У него были смеющиеся удивленные глаза, но вообще-то он мне показался худым и бледным.

Я тоже была так ошарашена этой встречей, что у меня язык отнялся. Рушинкер вышел со мной на улицу и прикрыл калитку.

— Ну, рассказывай, как ты сюда попала? Почему ты ушла одна из дома?

— Я ушла по делу! — заявила я.

— По делу? Какое у тебя дело к этим людям?

— Я не к ним же! Эта тетенька заставила меня тащить свою корзину с базара.

— Тебя? А как ты попала на базар? И что это за выдумки, будто ты генеральская дочь?

— Дочь князя, — поправила я и, видя, что Рушинкер весело смеется, осмелела. — Знаете, как тяжело было! Сначала я тащила арбуз — вот такой. А потом я больше не могла тащить арбуз, она велела взять корзину. Вот, ноги поцарапала.

Рушинкер бросил взгляд на мои босые пыльные ноги.

— Ну хорошо, а при чем же тут генералы и князья?

— А мне хотелось, чтобы ей стало стыдно. Простых девочек ей не стыдно обижать, а генеральских знаете как стыдно? Видели, как она ахнула?

Тут Рушинкер стал громко хохотать, потому что ему, наверное, понравилась моя выдумка.

— Это ваши знакомые? — совсем уже бойко спросила я.

Рушинкер взял меня за руку. Полкан поднял уши, посмотрел внимательно, потом побежал вперед.

— Пойдем, я немного провожу тебя. Знакомые? Видишь ли, я лечусь у этого доктора.

— Как — у доктора? Он не поп?

— Ну да. Он священник. И в то же время прекрасный врач и умный человек. А эта мадам Мари его родственница. Она, видишь ли, гадалка.

— Гадалка? Какая гадалка?

— Ты разве не знаешь, что такое гадалка? Ну, она гадает за деньги на картах, на кофейной гуще, по линиям руки. Посмотрит и скажет: «Вас ждет казенный дом», «К вам приедут гости», «Вы заболеете» или еще что-нибудь.

— И все правда?

Рушинкер так весело мне все это рассказывал, что мне показалось, будто он шутит.

— Конечно же, неправда. Ведь наша Иринка умница, как же она не понимает, что это обман! Но ей платят за это деньги, а теперь еще больше денег: продукты дают темные люди. Вот так, мой друг.

— А вы к ним ходите… — Такое осуждение послышалось в моем голосе, что Рушинкер остановился.

— Иринка, я очень болен. У меня в печени камни, кроме того, у меня еще и туберкулез. Я очень больной человек, и не стоит сердиться на меня за то, что я хочу полечиться у хорошего доктора, а иногда, в свободное время, побеседовать с умным, образованным человеком.

— Какой же он умный? Он поп. Он людям неправду говорит и богатым помогает.

— Да, да! — нетерпеливо махнул рукой Рушинкер и улыбнулся. — Послушаю тебя, поищу другого врача. Так какие же у тебя такие дела, что ты ушла из дома?

В это время мне пришлось вырвать у Рушинкера руку и побежать немного вперед. В этом месте кончились тополя, росшие вдоль арыка, и кирпичный тротуар был так раскален от солнца, что я невольно помчалась скорее в тень, обжигая ноги. Рушинкер уже хотел распрощаться со мной; он, наверное, торопился обратно к своему батюшке-доктору. Но почему-то он снова подошел ко мне и стал опять расспрашивать.

Надо вам сказать, что мне не очень хотелось говорить, куда я шла. Поэтому я ответила:

— Ну, до свидания. Мне некогда.

— Нет, стой! — шутливо задержал меня Рушинкер. — Куда же ты все-таки шла?

— На Гоголевскую.

— Зачем же? Ведь мамы там нет!

— Нет, — вздохнула я. — Мама в кишлаке.

— Ну и…

— У меня там дело, — упрямо мотнула я головой, видя, что Рушинкер продолжает потешаться. А про себя подумала: «Ну чего он такой веселый? Шел бы уж лучше к своему батюшке! А то бабушка хватится меня, что тогда будет?»

— Нет, наша Иринка что-то скрывает, — протянул Рушинкер.

И каждый раз, когда он говорил: «Наша Иринка», я вспоминала вагон, который целый месяц был моим домом, в котором все, как мама и Вася, называли меня «наша Иринка». Может быть, это и заставило меня признаться:

— Я иду к Чурину. К товарищу Чурину.

— Вот как! — удивился Рушинкер. — Кто же тебя послал?

— Никто, я сама.

— Зачем?

— У меня дело.

— Ну, как хочешь, можешь не говорить, — как будто обидевшись, сказал Рушинкер и выпустил мою руку. — Только должен сказать, что товарища Чурина сегодня там нет и завтра целый день не будет. Так что беги домой.

Я остановилась как вкопанная. Вот это да! Этого я не ожидала. Значит, все напрасно. И моя растерянность, наверное, сразу стала заметной. Рушинкер погладил меня по голове и спросил: