Жила-была девочка… - [25]

Крашеные половицы были, как в тумане. Они то надвигались одна на другую, то расползались в разные стороны, и какие-то крошки на них были видны отчетливо и резко.

— Тавай, тавай!

Половицы слились вместе и больше не плыли перед глазами.

— Тавай, Улька, тавай!

Голова прояснилась как-то сразу, и Юлька с удивлением поняла, что лежит на полу и кто-то тянет ее за волосы. Юлька приподнялась на руках, села, еще не понимая, что произошло, и увидела Борьку.

— Ты упаля?

— Упала, Боренька…

Болела шея, и Юлька машинально провела по ней ладонью. Веревка? Откуда? Ах, да… Юлька торопливо вскочила с пола, качнулась в сторону, чтобы не упасть, села на поваленную набок табуретку. И сейчас же длинной трелью зазвенел в прихожей звонок. Он гремел необычно громко и настойчиво, мешая Юльке сосредоточиться и сообразить, что надо сделать, чтобы он наконец умолк. Потом раздался грохот. С трудом поняв, что стучат и звонят в их квартиру, что надо открывать, она осторожно, хватаясь руками за стены, пошла в коридор.

Всегда послушный замок на этот раз не открывался, и Юлька с трудом справилась с ним. У двери стоял Гошка.

— Ты? — сказала Юлька, не удивляясь. — Зачем?

— Так… экзамены… Ты… надо…

Гошка заикался, отводил глаза, отворачивался и снова повертывался к ней. И вдруг Юлька увидела, что стоит она в одной рубашке, и сразу все, что случилось с ней в это утро, всплыло в памяти. И тогда она закричала.

Все остальное было, как в тумане. Гошка держал бьющуюся в его руках, отчаянно кричащую девочку, мимо сновали какие-то люди, чем-то возмущались, вырывали у него Юльку. Опомнился он уже в какой-то квартире.

— Ничего, ничего, — взволнованным голосом успокаивал его полный мужчина. — Возьми себя в руки.

— Что случилось? — хрипло спросил Гошка. — Что с ней?

— Дрянная, брат, в общем, история. Довели девочку. Такую девочку… Ты пока молчи, не говори никому.

— О чем?

Вбежала расстроенная женщина.

— Нет уж, хватит! — прямо с порога закричала она.

— Аля, успокойся…

— Нет уж, не успокоюсь. Всем домом поднимемся, но Юленьку мы не дадим. Хватит в сторонке стоять. Мы. И ты!

— Аля! — заторопился мужчина. — Постой, потом… А ты… Гоша? Иди, Гоша. У тебя же экзамен. Иди. И не волнуйся. Юлька — очень хорошая девочка.

Гошка постоял немножко возле Юлькиной двери, из-за которой доносились теперь лишь тихие женские голоса, но войти не посмел. Юлькин крик, расстроенные лица людей — все это подсказывало ему, что с Юлькой случилась беда, но по тому, что говорили о Юльке эти люди, как торопились помочь ей, он уже знал то главное, что не давало ему покоя два этих трудных дня: Юлька хорошая, и все, что слышал он от матери и Софьи Леонидовны, — неправда, неправда, неправда! И пусть они теперь только посмеют, он знает, что сказать им в ответ.

Прошли первые, самые трудные минуты после того, как перепуганная Алевтина Васильевна бросилась на отчаянный Юлькин крик. Ушел в школу растерянный, кое-как успокоенный, так не вовремя, по ее мнению, появившийся тут Гошка. Разошлись по своим квартирам любопытные соседки. И Юлька наконец-то затихла и лежала теперь на диване, запрокинув сразу заострившееся, как у больной, лицо, и, не мигая, глядела в потолок.

Алевтина Васильевна сидела возле девочки, все больше и больше постигая размеры так неожиданно разразившейся катастрофы. В первые мгновенья, ворвавшись сюда, она была уверена, что главное — выпроводить всех, успокоить Юльку, и все будет хорошо.

Она так и действовала. Выгоняла соседок, кричала на Юльку, твердо зная, что сейчас нужны не охи и ахи, а энергичные меры, которые заставили бы Юльку взять себя в руки, забыть обо всем, кроме главного — экзаменов. И одно время ей казалось, что добилась этого. Юлька, рыдая, оправдывалась, приводила разные причины, сопротивлялась… «Еще чуть-чуть, — думала Алевтина Васильевна, продолжая наступление. — Еще немного…»

И вдруг Юлька затихла. Еще бежали по ее лицу слезы, но оно уже каменело, застывало, и глаза ее смотрели тем опустошенно-безжизненным взглядом, от которого Алевтине Васильевне стало не по себе.

— Юлька! — заторопилась она. — Тебе что-нибудь надо? Может, водички? Или ты приляжешь?

Юлька не отвечала. Покорная, равнодушная, она дала напоить себя водой, безропотно подчинилась, когда Алевтина Васильевна подвела и уложила ее на диван, но не отвечала ни на один ее вопрос, и по невидящим глазам девочки Алевтина Васильевна с испугом поняла, что та ее просто не слышит. И она кинулась за помощью к мужу.

— Саша, Саша! Она не в себе. Надо что-то делать.

Через полчаса приехала «Скорая помощь». Юльке дали какие-то таблетки, сделали два укола, которых она даже не заметила.

— Покой! — строго сказал врач, которому Алевтина Васильевна почему-то не захотела говорить, что же случилось с Юлькой. — Полный покой. — И на вопрос Алевтины Васильевны, что с девочкой, добавил: — Обычное нервное перенапряжение. Такое в наши дни, к сожалению, не редкость среди подростков.

«Не редкость!» — вздохнула Алевтина Васильевна, снова присаживаясь возле Юльки.

После уколов Юльке стало несколько лучше. Она ровнее дышала, легкий, чуть заметный румянец тронул ее щеки, пропал пепельно-серый налет на губах. Но по-прежнему она лежала без движения, невидяще глядя в потолок. И сидя рядом с ней, чутко огорожа каждый ее вздох, Алевтина Васильевна думала.