— В нашу комсомольскую бригаду взяли ученика, Николку. Мой дружок учил его нашему горняцкому делу. И как стойки крепить учил, чтоб свод не обрушился, и как отбойным молотком твёрдый пласт отбивать. Твёрдый пласт без смекалки не возьмёшь. Надо точно определить, где в нём затаилась мягкая прожилка…
Мы Николкиными успехами гордились. Думали: вот растёт нам верный, умелый товарищ. А в шахтёрском деле, Пышта, верный товарищ — как в разведке, а может, даже — как в космическом полёте. А вернее сказать — как во всей жизни… Надо быть уверенным, что рядом верный друг: не подведёт, выручит, как и ты его…
У Николки нашего руки золотые и голова смекалистая. Одно нам было не по душе: не точный он был, не обязательный, разболтанный какой-то. Пошлёшь за делом — пропал на битый час, ноги его куда-нибудь завели…
Пышта решительно поставил чайник на траву:
— Всё! Кончил я их мыть, всё равно затопчут. Думаешь, не понимаю? Опять про дисциплину рассказываешь!
— Ни разу слово «дисциплина» не скажу, — пообещал Фёдор… — В шахтах работают сильные насосы. Накачивают свежий воздух, высасывают глубинный. Но в старых шахтах есть уголки, где воздух застаивается, иной раз скапливается опасный подземный газ. Он может взорваться от малой искры, и потому в шахте курить запрещено.
На нашей старой шахте так было заведено с давних времён. Перед спуском вниз каждый горняк за стыд для себя не считает, проходя мимо старика Егорыча, показать руки, оттянуть карманы: удостоверься, Егорыч дорогой, я свою профессию уважаю, своих товарищей не подведу, гляди — нет у меня ни табака, ни огонька.
И вот спускаюсь я… то есть мой друг, однажды с Николкой. На плечах отбойные молотки, на шлемах горят лампы шахтёрские с безопасным светом. А у Николки с собой ещё и топор — стойки ставить.
Николка перед стариком карманы вывернул, говорит:
«Глядите, папаша, я человек сознательный — ни огня, ни курева!»
А дед Егорыч отвечает ему ласково. «Вижу, сынок, разве позволишь…»
А мой друг ещё прибавил: «Я, дед, за него ручаюсь».
Спустились в шахту, в дальний забой. Взялись за дело. Застучали молотки, как пулемёты. Отбитые глыбы ползут по транспортёрной ленте, глядишь — ну, веришь, Пышта, красотища, словно чёрный ледоход идёт на чёрной подземной реке… Ах, Пышта, удивительное дело — работа горняцкая! Душа моя — уголёк… — Фёдор закинул руки за голову и потянулся с богатырской силой. — Кончу институт. Буду строить новые машины. Земля и глазом моргнуть не успеет, а мы уж возьмём от неё все вековые запасы…
Фёдор уже опять возился в моторе и что-то насвистывал.
— А дальше-то! — напомнил Пышта.
— Да, да… — спохватился Фёдор. — Дальше пришло время обеда. Выключили молотки, и я… то есть мой дружок достаёт завтрак, разламывает пополам и протягивает Николке. И тут луч его лампы освещает Николкины руки. А эти руки из хитро продолблённого тайничка в топорике вытягивают припрятанную папиросу и обломок спичечного коробка.
«Брось! Нельзя!» — кричу… то есть мой друг кричит.
«А я через «нельзя», одну затяжку!» — смеётся Николка, глупая голова, и — чирк спичкой!
Ну, бросился к нему, свалил парня на землю, прикрыл собой. Тут и ухнуло. Взрывом стойки повалило, и кровля обрушилась…
Фёдор замолчал.
Отвинтил какую-то трубочку, продул, приладил на место. На его склонённом лице у виска Пыште видна была синяя отметина и уголок яркого глаза — белок в синеватых точках.
— А их спасли? — спросил Пышта.
— Откопали. На вторые сутки. В больнице лежали долго. Николка меньше пострадал, всё же внизу был.
— А твой друг? Который его прикрыл?
— Ему лицо осколками поуродовало. Навсегда остались шрамы синие.
— Такие синие, как у тебя точки?
— Да.
— Я бы… я бы этого Николку… — сказал Пышта и сжал кулаки. — А твоего друга я бы орденом наградил, пышто он герой.
Фёдор засмеялся:
— Ты чудак. Тащи скорей, расстилай коврики.
Пышта расстилал коврики и думал: «Знал, что нельзя в шахту курево проносить, а сам нарушил… На-ру-шил? Что на-ру-шил?..»
Пышта высунулся из дверей, заорал что было силы:
— Ага-а! Обманул? Всё-таки про дисциплину рассказал?!
— Да неужели? — удивился Фёдор, вылезая из-под капота машины. — Ну, тогда один — ноль в мою пользу. Мне важно тебя хоть немного повоспитывать, я сегодня дежурный по тебе.
— Ну, уж если дежурный, тогда ладно, — простил его Пышта.
— Скажите, пожалуйста, вы и есть Непроходимимы? — вдруг услышали они совсем незнакомый тоненький голос.
— Да, мы, — Пышта обернулся.
Две девочки — под расстёгнутыми пальтишками пионерские галстуки, — а позади парень в пилотке, тот самый. Парень старается не смотреть на Пышту, смотрит девочкам в затылки.
— Что вы хотите, ребята? — спросил Фёдор.
— Мы просим, чтоб вы пошли к нам на сбор отряда, — сказал парень в пилотке.
— У нас важное дело, — сказали девочки вместе. Просто удивительна как у них так ладно получалось дуэтом. — А наша вожатая уехала в город…
— Ну что ж, — согласился Фёдор, — раз дело важное — пойдём!
Пышта распыжился от гордости. Он идёт на пионерский сбор! Но по дороге он всё-таки сказал мальчишке в пилотке:
— Не стоит ходить к таким, которые по чужим автобусам лазают.
— Ну и не шёл бы, тебя, что ли, звали?
