Жил-был Пышта - [38]

Супруга выпрямилась:

— Ты кому дерзишь?

Но Пышта разъярился. Хотел быть вежливым — не дали? А теперь — не дерзи? Подумаешь — худеет! Подумаешь — софа! Подумаешь — стуло! Подумаешь — вытирай ноги! Все они тут пережитки капитализма!

Он влетел в комнату, не вытирая ног. Проехал по паркету прямо к столу. И нечаянно, конечно, нечаянно, совсем нечаянно толкнул тракториста прямо под локоть. А рюмка была уже в руке тракториста. И вино расплескалось.

Тракторист встал. Взял приготовленный свёрток.

— Прощения просим, время ехать, — сказал он хозяину.

Вышли на улицу. Тракторист стал прикреплять свёрток к багажнику.

— Анюта, что ли, научила? — спросил он, не глядя на Пышту.

— Не-а, — ответил Пышта.

Когда вернулись в полевой вагончик, уже смеркалось. Поужинали. Непейвода сказал:

— День потерян. Буду ремонтировать ночью.

И ушёл. А Пышта не сразу лёг спать. Он задумал важное дело. Он — Непроходимим и должен бороться с непорядками.

Потому он утащил у тракториста газету, разложил на столе, поверх положил картонку с вырезанными буквами и чёрным угольном зачернил все прорези. На газете крупно и черно отпечаталось:

МОЛНЕЯ! ДАЛОЙ ВИНО!

Пышта прилепил плакат к двери снаружи и лёг спать. Он задул лампу. Он ничуть не боялся темноты. Он же не один. В широком поле с ним тракторист.

Утром, когда он проснулся, было светло, издалека нёсся хлопотливый говор трактора. Ура! Отремонтировал, значит! Пышта сунул в рот картофелину (глядящие остыла с вечера!), плеснул в кружку чаю (и чайник тёплый! Вон как печка-бочка держит тепло!) и выскочил вон.

«Молнии» на двери не было. Вот жалость-то! Наверно, ветер ночью сорвал…

Тракторист увидал Пышту, затормозил:

— Залазь.

Он был угрюмый. А Пыште было весело, он мигом забрался в кабину. Нос его покраснел от холода, щёки блестели, как налакированные, до бровей натянут новый берет. Хорошо! Он ведь не просто так катается! Нет, у него задание! Обернувшись, он глядит за плугом, чтобы ровно ложился пласт, чтобы вывороченными корнями не забило ножи-лемеха и чтоб не перевернулись бороны.

Бороны не переворачиваются. Пласт ложится ровно. И тогда Пышта глядит ещё на грачей. Они не расхаживают спокойно по борозде, как весной, — они чёрной тучей носятся над головами Пышты и тракториста, машут крыльями и кричат, наверно, о скором отлёте. И вдруг все, как один, накренив крыло, круто поворачивают и бесшумно, словно чёрные планёры, садятся на пашню. И чёрная земля сразу кажется светлой рядом с угольной чернотой птиц.

Трактор вылезает на дорогу, подняв вверх стальные ножи. Земля начистила их до серебряного блеска, в них отражается голубизна неба. Поворот, снова въехали на поле. Р-раз! — и ножи упали на землю, прокладывают новую борозду. И опять валятся вслед репейники и злые осоты.

А в другой раз не доехали до края, повернули раньше.

— Там ещё, наверно, три метра не допахали, — сказал Пышта.

— Кустарник, — коротко пояснил тракторист.

— А мы бы его выдрали из земли!

— Шут с ним, пусть растёт, — сказал тракторист.

Пышта вспомнил председателя Коробова и сказал:

— А если по всем полям три метра не допахивать…

Но тракторист не стал его слушать, засвистал какую-то песню.

Когда же попахали долго и осмотрелись, они увидали, что за ними из края в край лежит тёмная вспаханная земля. Тракторист повеселел.

— Ну, вот что, — сказал тракторист. — Имей в виду: машина любит грамотных. Без грамоты механизатором тебе не бывать никогда.

— А я и сам знаю, — охотно ответил Пышта.

— Знаешь, а сам «молнию» через «е» пишешь, а «долой» через «а»?

А, вон что! Значит, не ветер её унес…

— Пышто у меня букв не хватило… — стал оправдываться Пышта.

Но тракториста не проведёшь: буквы на отдельных картонках, их можно перекладывать и печатать много раз.

— А она всё равно подействует, пышто она не простая бумага, а «молния»! — упрямо сказал Пышта.

— Уже подействовала, — ответил Непейвода. — Я ею сегодня утром печку разжёг и, пока ты спал, завтрак тебе сварил.

Глава 17. Кашевар

Пышта сидит в вагончике и чистит картошку. Тракторист сказал: каждый мужчина и боец в походных условиях должен уметь начистить котелок картошки. Пышта чистит. Потом он сам разожжёт печку-бочку, поставит варить. А в обед вернётся тракторист, скажет: «Здорово, кашевар!» — и откроет ножом банку с кильками. И кильки они будут есть, не как Майка велит, а безо всяких вилок и ножей. Просто взял за хвост — и в рот! Не жизнь — малина! — как говорит тракторист.

Пышта чистит картошку. Самая первая после чистки сильно поуменьшилась. Вторая получилась побольше… Наловчился. И печку разжёг здорово, с первой лучины. Она загудела, подрагивая горячими боками, будто покатилась в далёкий путь. И засвистел длинным носом чайник, и забулькала картошка в котелке. Вот бы сейчас кто-нибудь взглянул, как складно всё получается у Пышты!

И только так подумал, как что-то толкнулось в стену, звякнуло. Кто-то на воле прислонил к вагончику велосипед. Дверь, откройся!

Открылась. Шнырин, в шляпе на оттопыренных ушах, с портфелем, вошёл, осмотрелся и сел, расставив ноги в грязных сапогах.

— Хозяин где? — спросил он без всякого «здравствуй».

— Пашет, — ответил Пышта. — Не слышите, трактор в поле работает? — прибавил он не очень вежливо.