Жига с Крысиным Королем - [22]

— А очень просто, — ухмыльнулся мальчишка, снимая самого резвого «искусника», вцепившегося в загривок Рою. — Никто еще не пробовал алхимичить внутри врат, а?.. А если я салхимичу на человека…

— Вдвойне рехнулся?! — перчатка на левой руке вдруг вспыхнула огнем, отчего-то не причиняя никакого вреда коже, но Рой все равно схватил Элрика за плечо, моментально сообразив: он говорил о себе. — Ты соображаешь, что с тобой будет?!

— Бог все равно пошлет меня обратно, — он дернул плечом, стряхивая руку. — Больно, черт побери!

— Если бы Ал…

— Но Ала тут нет, — теперь глаза у Эда были совсем сумасшедшими. — Он — уже там. Я попытаюсь его выкинуть… И если что… извинись за меня, ладно?

— Идиот! — Рой попытался отпихнуть Эдварда в сторону, но тот ловко развернулся и неожиданно, но крайне больно пнул Мустанга под коленку. Полковник сложился, зашипел от боли — левая рука угодила прямо в лужу горящей жидкости, и даже при вновь возникшей ограниченной неуязвимости это оказалось крайне больно.

Юный придурок, плод греховного сожительства безумства и безрассудства, тем временем уже оказался впереди, туда, куда Рой не мог добежать — а перед самим полковником из пламени воздвигся темноглазый мальчишка.

— Если хочешь создать философский камень — ты сейчас помешаешь ему, — прошипел Мустанг, когда щупальца темноты обхватили его горло.

— В отличие от людей, мы выполняем приказы, — покачал головой Селим Брэдли, чуть опуская веки. — А мой приказ — покончить с тобой. Кроме того, у него все равно ничего не выйдет. Не надейся, полковник.

Огонь, преодолев стертую границу, радостно гудя, устремился к своим давним гостям, взвился к беззвездному, безлунному небу невозможного пространства между явью и грезами мироздания…

…сэр Рой Мустанг распахнул единственный глаз в темноту их временного пристанища. В горле было сухо, отчаянно ныли виски, а еще тупая ломота зарождалась в затылке, намекая на редкостно неприятный день. Где-то в досках звенел сверчок, снаружи доносились веселые голоса — значит, еще не поздно. Окраина деревни. Ночи теплые, молодежь не ложится до света.

Уходящий запах жареного лука витал в воздухе, и должно было забурчать в животе, но есть не хотелось, хотя последний раз у Роя что-то было во рту, кажется, вчера днем…

— Проснулся? — спросил голос Эдварда в темноте.

— Вроде того.

— Скоро выходим. Хьюз и Шрам пошли на разведку, леди Лиз по каким-то своим делам.

— Ясно.

— Тебе кошмар снился?

— С чего ты взял?

— Опыт.

— Но я не кричал?

— Нет.

— Хорошо.

— Я слышал, солдат должны мучить кошмары войны, — произнес Эдвард вдруг подозрительно ровным голосом.

— Нет, — покачал головой Рой. — Вернее, не этого солдата. У меня… более интересные страхи.

— Часом врата не снятся?

Рой искоса посмотрел на него.

— Снятся. Но еще мне снится что-то… ты никогда не был знаком с человеком по имени Ал?

В темноте не было слышно, но Рой по паузе догадался, что мальчишка буквально заледенел.

— Да, — ответил Эдвард наконец из темноты. — Так звали моего брата.

Тон его намекал на полное нежелание пускаться дальше в эту тему.

— Ага, — сказал Рой, даже не удивившись. — Ну ладно. Захочешь — расскажешь. А что, эти врата навевают пророческие сны?

Эдвард нервно усмехнулся.

— Наверное. Это же «Истина», в конце-то концов. Самая страшная вещь на свете.

14

Отец-эконом неторопливым шагом шествовал внутренней галерее аббатства Лаферг, с должным тщанием проверяя, не догорели ли факелы и не пора ли заменить. Догоревшие он складывал в мешок, который нес в левой руке. Потом, положив мешок на пол, возвращался по коридору до предыдущего факела, доставал свежий из большой квадратной корзины, что нес на локте, зажигал от старого, нес на место и тщательно утверждал в креплении. Каждая манипуляция сопровождалась у отца-эконома негромкими вздохами и кряхтеньем.

За широкими окнами, где не было ни рам, ни стекол, изнывал летними ароматами роскошный сад аббатства. Там заливался соловей; там цвели розы, опуская к самой земле тяжелые головки, на иных из которых замерли драгоценным ожерельем капельки росы; там изнемогали от своего аромата лилии и левкои; там светились во мраке глазами соблазнительных демонов пышные цветы декоративных лиан.

Отец-эконом не обращал на это все внимания, раздумывая лишь о том, что его ожидал в комнате припрятанный копченый окорок. Отцу-эконому казалось, что он чувствует его аромат даже здесь, через два этажа и пять переходов. Одно это сводили его с ума, но заставляло и соблюдать двойную осторожность: как бы никто не проведал о грехе чревоугодия!

Да, воистину, теперь оставалось только вздыхать о прежних временах, когда в аббатстве в любое время дня и ночи можно было выпросить у поваров по-настоящему пышные кушанья! Где вы, о дни поджаристых жирных колбас, вываренных в меду фруктов, изысканнейшей дичи, заячьих паштетов, редкостной рыбы и искусно засоленной икры! Конечно, даже тогда следовало соблюдать некоторый политес, ибо кое-каким взглядам свойственно было излишне сильно сосредотачиваться на центре церковной власти (а ей, власти этой, положено было блюсти себя и не опускаться до чревоугодия), но в целом любой мог урвать свое — достаточно было не мешать развлечениям высшего духовенства, а знать приличие и не забираться на «белую» половину трапезной.