Жестокий броманс - [41]

– Да хуй с ней, – сплюнул Наим. – Сраное зубило. Я у Джоника бэху возьму.

Русская тачка заглохла прямо перед шлагбаумом и с тех пор не заводилась. Втроем они подняли шлагбаум и закатили ее мимо спящего охранника во двор, где стояли в ряд десять пустых газелей.

Несмотря на праздник, многие парни были в фирме. На конвейере в упаковочном цеху стояли бутылки с пивом и коньяком, пластиковые стаканы и тарелки с толстыми ломтями карбонада. Мохаммед, которого все звали дядя Миша, рубил баранью тушу. На пандусе перед газелями дымили три складных мангала из «Пятерочки».

Бахтиёр, двоюродный брат Хуршеда, помешивал угли. Наим хотел обняться с ним по обычаю, парень почему-то отпрянул и странно посмотрел на Наима. С Хуршедом он даже не стал здороваться.

– Зачем приперся? – спросил Бахти. – Деньги кончились?

Хуршед растер в руках пригоршню снега и смазал грязь на бумажную салфетку. Сафарбой через рукав взял шампур и начал жевать. Мясо быстро остывало и покрывалось жирной пленкой.

– Ебаный шакал, это свинина!

– Не тявкай, – ответил Бахти. – Мусульманин, блядь, нашелся.

Сафарбой ухватил зубами следующий кусок.

Свинину не ел только сильно верующий дядя Миша. Когда через твои руки проходит столько свинины, покупать что-то другое просто глупо. Таджики каждый день массировали свинину, резали, отмывали кровь со столов. А коптильный цех мог совратить любого мусульманина за две минуты.

На пандус вышел очень кучерявый армянин с пачкой сигарет.

– Они у нас работают? – спросил армянин.

Бахти помотал головой.

– Ну так пошли на хуй, кто их вообще пустил?

– Это Наим – сын дяди Алима, это Сафарбой, а вон тот – сын дяди Миши, – Бахти кивнул в сторону Хуршеда. – Приехали с Новым годом поздравлят.

– Вас тут вообще быть не должно, – завелся армянин. – Идите на Дворцовой срать. И ты со своими шашлыками. Развел тут хуй знает что.

Бахти протянул ему шампур.

– Не надо мне ваших шашлыков, валите домой! Конвейер весь засрали! Бутылки кто будет выносить?

– Я вынесу, – нехотя сказал Наим. – Зачем так орешь, давно не ебали?

Армянин щелкнул зажигалкой и уставился на Наима тяжелым взглядом:

– Так, я иду на КПП и зову охрану.

– Ебыря своего позови, – Наим заржал.

Армянин отшвырнул сигарету, прыгнул с пандуса и зашагал в сторону шлагбаума.

Над бетонным забором поднялось красно-синее зарево. Бахти смотрел зачарованно, как будто с неба спустился космический корабль.

– Еб вашу мать! – прошептал он.

Порванный рот болел. Паша стянул мокрый свитер и надел куртку, тоже грязную, но хотя бы не мокрую внутри. Нагреб серого снега на газоне и попытался отчистить штаны. Нашел айфон с корочкой замерзшей слюны. К счастью, он работал. Более того, показывал, куда едет айпад. Айпад покружил немного по спальному району и встал у гипермаркета «Карусель», совсем рядом. Паша понял, что это минимум на час.

От холода он слегка протрезвел. Спросил у друзей в фейсбуке, стоит ли вызывать полицию. Никто не ответил. Паша набрал МЧС.

Через полчаса он ехал на уазике, мигалка переливалась как новогодняя гирлянда. За рулем сидел молодой Хаяо Миядзаки, справа – злой невыспавшийся Дэвид Линч, а рядом с Пашей – Годар средних лет. Наверное, дагестанец.

Сзади на некотором расстоянии ехали три других уаза, что указывало на значительность совершенного таджиками деяния. Линч мрачно смотрел на экран айфона. От «Карусели» айпад поехал обратно к тому месту, где таджики избили Пашу. Постоял у заправки и медленно пополз к группе строений напротив.

Полицейская машина въехала в промзону, Паша разглядел знакомую вывеску «Шиномонтаж».

– Чё ты люстру врубил? – сказал Годар. – Нас плохо видно или как?

Миядзаки выключил мигалку.

Охранник на КПП спал. Через грязное стекло можно было различить включенный телевизор начала девяностых и ноги в шерстяных носках, лежащие на диванном валике.

Подошел очень кучерявый армянин. Он пнул дверь сторожки, внутри кто-то матюгнулся. Вылез алкаш в камуфляже. Он поднял шлагбаум и распахнул ворота.

Армянин что-то объяснял Миядзаки, показывая в сторону освещенных окон. Миядзаки слушал его с нетерпеливо-брезгливым видом. Паша вылез размять ноги, ему страшно хотелось пить. Он бы сбегал на заправку за бутылкой перье или ессентуков.

– Ну, тут все понятно, – сказал повеселевший Линч.

– Идиоты, – добавил Годар. – Восемь лет за двадцать штук. Хоть бы уехали подальше.

Хаяо подрулил к пандусу и остановился рядом с девяткой, которая щерилась открытым капотом.

На пандусе стоял молодой симпатичный таджик, похожий на Лесли Чунга, и ворошил угли в мангалах.

Чунг даже не взглянул на полицейских, как будто ничего не случилось. Паша заранее ненавидел этого мудака. От запаха шашлыков заныло под языком.

Хаяо, угадав его мысли, взял два шампура, понюхал и протянул один Паше. Чунг сделал движение рукой, как бы защищая мясо, и опустил глаза.

– Приведите русского! – заорал Линч. – Кто здесь начальник?

Армянин пытался втолковать полиции, что он тут заведует производством. Его никто не слушал. Таджики сновали по огромному залу между коробок и деревянных поддонов. Минуты через три вышел русский, похожий то ли на Мэтта Дэймона, то ли на Вилле Хаапсало, только намного выше.