Жернова. 1918-1953. В шаге от пропасти - [5]
— З-зар-рррублю! С-собака! С-сволочь! Предатель! Таких хлопцев!.. Таких хлопцев!.. Не за понюх табаку!.. Мать твою в копыто так-так-так и растак!
Чугунов снова побелел, как подворотничок его гимнастерки, и остановившимися глазами смотрел на приближающего кавалериста.
— Стученко, прекратить! — вмешался генерал Конев. — Остановите его!
Двое офицеров охраны штаба повисли на плечах подполковника, вырвали из рук шашку, отняли пистолет, но кавалерист, который, судя по всему, рубить командира стрелковой дивизии и не собирался, теперь более решительно достиг пехотного полковника и ударил его наотмашь кулаком. Тот качнулся, но устоял. Из угла рта сбежала тонкая струйка крови.
— Без истерик, подполковник Стученко! — выкрикнул генерал Конев. — Что вы, как та баба? Возьмите себя в руки. На вас люди смотрят… Под трибунал захотели?
— Люди? — повернулся кавалерист к Коневу. — А вы знаете… знаете, что этот ублюдок послал в атаку батальон хохлов-западников? Они, гады, загодя сговорились с немцами, что те их пропустят, постреляют для вида, сообщат, что оборону прорвали, а потом… Сами видели, что потом вышло. Так кто он после этого? Его убить мало! — выкрикивал Стученко, размахивая руками.
— Откуда у вас такие сведения, подполковник?
— Двое офицеров умудрились вырваться оттуда, — уже спокойнее ответил Стученко. — Сами небось видели. Сейчас их перевяжут и доставят. Эти западники всех русских офицеров или постреляли, или повязали и передали немцам. Братаются там с фашистами, сволочи! Шнапс фашистский пьют! — снова завелся он. — А мы тут, как идиоты, стоим и чего-то ждем! Чего, спрашивается, ждем, товарищ командующий? Пока нас всех такие вот полковники не сдали немцам?
— Прекратить истерику, подполковник! — повторил Конев сквозь зубы. — Разберемся. А пока… — повернулся к командиру стрелковой дивизии, но полковника Чугунова рядом не оказалось: он шел среди берез, покачиваясь из стороны в сторону, словно пьяный, держа в руке пистолет.
— Да что ж вы стоите, как пеньки? Остановите полковника!
Все те же два офицера охраны догнали полковника Чугунова, отняли у него пистолет. Тот сил прямо на траву, плечи его вздрагивали от рыданий.
— Кто тут еще есть из командиров дивизии? — спросил Конев. — Где начштаба? Где заместитель?
— Сейчас будут, товарищ командующий, — ответил кто-то из офицеров.
От машин, стоявших среди деревьев, бежал рослый майор. Добежал, представился:
— Начальник штаба дивизии майор Ощепков!
— Вот что, майор. Берите пока командование дивизией в свои руки, — приказал Конев. — Как я уже приказал комдиву, чтобы к десяти часам дырку в позициях противника пробили. Можете использовать танковую бригаду. — Повернулся и пошел туда, где среди деревьев стояли броневики и танкетка охраны штаба армии.
Майор Ощепков растерянно смотрел ему вслед.
Но прорыва так и не получилось. Ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Немцы сами атаковали позиции стрелковой дивизии танками и пехотой. Поскольку дивизия устояла, отбив все атаки, а кое-где даже продвинулась несколько вперед, об инциденте с неудавшимся прорывом конницы как бы забыли, полковник Чугунов продолжал командовать дивизией, и весьма неплохо.
Через пару дней в газетах стали появляться репортажи с места боев воинских подразделений, возглавляемых «командиром Коневым», Авторами были такие известные писатели, как Михаил Шолохов, Алексей Толстой, Илья Эренбург. Впрочем, и неизвестные тоже. В репортажах говорилось, что войска «командира Конева» не только отбивают яростные атаки противника, но и продолжают наступать, уничтожая живую силу и технику врага. Чего-чего, а выдавать свои поражения за победы Иван Степанович умел, и журналисты с писателями, сидя в нескольких километрах от передовой, с удовольствием пользовались гостеприимством и информацией из уст «командира Конева» и его штаба.
Глава 3
Сталин распечатал конверт, вынул оттуда письмо своей шестнадцатилетней дочери Светланы, написанное неустоявшимся почерком, надел очки, стал читать.
«Милый мой папочка, дорогая моя радость, здравствуй!
Как ты живешь, мой дорогой секретаришка? Я тут устроилась хорошо, хожу в школу. Ребята все московские, знакомых очень много, так что не скучаю.
Дорогой мой папуля, я скучаю всегда по тебе, когда уезжаю куда-нибудь, но сейчас что-то особенно к тебе хочется. Если бы ты разрешил, то я прилетела бы на самолете, дня на 2–3 (тут „Дугласы“ ходят в Москву каждый день)…
Недавно дочка Маленкова и сын Булганина улетали в Москву — так если им можно летать, то почему мне нельзя? Они одного возраста со мной и вообще ничем не лучше меня.
Погода тут была хорошая теплая, а сейчас холодно стало и дожди идут. Город мне не очень понравился: грязный и пыльный, как все портовые города. Очень много (не знаю почему) хромых, слепых, кривобоких, косоногих, криворуких и прочих калек. Прямо на улице каждый пятый — калека. Очень много нищих и беспризорников.
В Куйбышев (во время войны) съехалось великое множество людей из Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы и других городов. Местные жители относятся к приехавшим с нескрываемой злобой. Приезжие считаются виновниками того, что цены на продукты поднялись и вообще часто продуктов не бывает и приходится часами стоять в очередях. „Вот, — говорят еще куйбышевцы, — понаехали сюда всякие разряженные да расфуфыренные, так теперь Гитлер и сюда прилетит бомбить!“
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
В центре повествования У. Сонтани — сын старосты деревни, подросток Тамбера. Он наделен живым воображением, добротой, тонко понимает природу, горячо любит мать и двоюродную сестренку Ваделу. Некоторым жителям кампунга кажется, что со временем Тамбера заменит своего отца — старосту Имбату, человека безвольного, пресмыкающегося перед иноземцами. Это Имбата ведет сложную игру с англичанином Веллингтоном, это он заключает кабальный «договор о дружбе» с голландцами, вовлекая тем самым лонторцев в цепь трагических событий.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
«…Тридцать седьмой год начался снегопадом. Снег шел — с небольшими перерывами — почти два месяца, завалил улицы, дома, дороги, поля и леса. Метели и бураны в иных местах останавливали поезда. На расчистку дорог бросали армию и население. За январь и февраль почти ни одного солнечного дня. На московских улицах из-за сугробов не видно прохожих, разве что шапка маячит какого-нибудь особенно рослого гражданина. Со страхом ждали ранней весны и большого половодья. Не только крестьяне. Горожане, еще не забывшие деревенских примет, задирали вверх головы и, следя за низко ползущими облаками, пытались предсказывать будущий урожай и даже возможные изменения в жизни страны…».
«…Яков Саулович улыбнулся своим воспоминаниям улыбкой трехлетнего ребенка и ласково посмотрел в лицо Григорию Евсеевичу. Он не мог смотреть на Зиновьева неласково, потому что этот надутый и высокомерный тип, власть которого над людьми когда-то казалась незыблемой и безграничной, умудрился эту власть растерять и впасть в полнейшее ничтожество. Его главной ошибкой, а лучше сказать — преступлением, было то, что он не распространил красный террор во времени и пространстве, ограничившись несколькими сотнями представителей некогда высшего петербургского общества.
"Снаружи ударили в рельс, и если бы люди не ждали этого сигнала, они бы его и не расслышали: настолько он был тих и лишен всяких полутонов, будто, продираясь по узкому штреку, ободрал бока об острые выступы и сосульки, осип от холода вечной мерзлоты, или там, снаружи, били не в звонкое железо, а кость о кость. И все-таки звук сигнала об окончании работы достиг уха людей, люди разогнулись, выпустили из рук лопаты и кайла — не догрузив, не докопав, не вынув лопат из отвалов породы, словно руки их сразу же ослабели и потеряли способность к работе.
"Шестого ноября 1932 года Сталин, сразу же после традиционного торжественного заседания в Доме Союзов, посвященного пятнадцатой годовщине Октября, посмотрел лишь несколько номеров праздничного концерта и где-то посредине песни про соколов ясных, из которых «один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин», тихонько покинул свою ложу и, не заезжая в Кремль, отправился на дачу в Зубалово…".