Жернова. 1918–1953. Держава - [19]
— Прикажете амнистировать? — блеснул стеклами пенсне Берия.
— Кого амнистировать, кого держать в закрытом режиме… Давайте вашего противотанкиста.
Вошел человек лет сорока, среднего роста, в больших очках. Остановился в дверях.
— Проходите, товарищ Грабин, — пригласил Сталин, показывая рукой на стул в конце стола. — Садитесь.
— Спасибо, товарищ Сталин, — произнес Грабин, сел, положил перед собой папку с бумагами.
— Охарактеризуйте коротко свое орудие.
Грабин вскочил, заговорил несколько резковатым голосом, четко отделяя слова друг от друга:
— Дальность стрельбы прямой наводкой до тысячи метров. Пробивная способность снаряда двести миллиметров броневой стали. Сектор стрельбы — шестьдесят градусов, калибр семьдесят шесть и два десятых миллиметра, транспортировка конная и механическая. Орудие может использоваться в качестве башенного для средних танков…
Сталин задал несколько вопросов, удовлетворенно кивая на каждый ответ головой. Грабин так же четко, будто диктовал текст машинистке, ответил на все вопросы.
— Спасибо, товарищ Грабин, — поблагодарил Сталин. И добавил: — Вы хорошо знаете свое дело. Я думаю, ваше орудие пригодится Красной армии в самом ближайшем будущем.
— Я тоже на это надеюсь, товарищ Сталин, — произнес Грабин.
— Вот это другое дело! — кивнул Сталин в сторону двери, за которой скрылся Грабин. — Теперь я понимаю, почему морщится нарком обороны: с таким товарищем работать не просто. Это верно. Зато польза от него вдесятеро большая, чем от десяти угодников.
Никто ничего на это не сказал.
Поезд, замедляя ход, повизгивал тормозами. За окном потянулись неказистые домишки какой-то деревушки, зеленеющие поля. По полю лошадь тащила борону, мужик в красной рубахе навыпуск погонял ее длинной хворостиной. То же самое в свое время делали отец этого мужика, дед и прадед. Трактор сюда придет еще не скоро: сталь, потребная для трактора, люди, потребные для его производства, и деньги, чтобы это все оплачивать, используются для делания пушек и танков. Жестокая необходимость…
Поезд остановился на маленьком полустанке, дальше поехали на машинах. Щебенчатая дорога, как видно, только что подправленная, с еще свежими кучами гравия по сторонам, тянулась по лесу, лоснилась многочисленными лужами после недавней грозы. Гроза ушла на восток, светило солнце, лес словно плыл куда-то в дымке испарений.
Полигон открылся неожиданно: деревья вдруг раздвинулись в обе стороны, и взору Сталина предстала холмистая местность, по которой, казалось, прошел пьяный пахарь гигантским плугом, разворотил поле, не пробороновал, не бросил ни зерна, плюнул и пошел дальше. И вот это поле зарастает сорняком, кустарником, крошится на куски глубокими оврагами.
Едва заглохли моторы машин и перестали хлопать дверцы, установилась вдруг такая тишина, что стало слышно, как на разные птичьи голоса звучит опушка леса, заливается над крышей приземистого здания скворец, издалека доносится голос кукушки, стучат колеса, идущего вдалеке поезда. Потом где-то в стороне прозвучала громкая команда и замерла на длинном звуке «о-ооо!»
Масса людей, стеснившаяся позади Сталина, глухо гудела сдержанными голосами. Начальник Главного артиллерийского управления Красной армии командарм первого ранга Григорий Иванович Кулик, высокий и широкий одновременно, с круглой обритой головой и кисточкой усов под носом, подбежал тяжелой рысью, доложил Сталину, что новые артсистемы готовы к осмотру. Он стоял в одиночестве перед толпой военных и штатских, выгибал широкую грудь, украшенную орденами, смотрел поверх головы Сталина, ожидая его решения.
— Ну что ж, — тихо произнес Сталин, едва взглянув на человека, с красавицей женой которого провел ни одну ночь у себя на даче в Кунцево. — Показывайте, товарищ Кулик, свое хозяйство. — И первым пошагал вслед за начальником артиллерии.
Пушки выстроились в ряд под широким деревянным навесом. Сосновые столбы и стропила еще пахли смолой, светились свежей древесиной. Запах смолы мешался с запахами машинного масла и пороха. Далеко из ряда выпирали стволы противотанковых и дальнобойных орудий, тяжело нависали, раскинув по сторонам массивные станины, гаубицы. Было что-то торжественное и величественное в этом параде обработанной и соответствующим образом организованной стали, которая могла бы стать трактором, комбайном, плугом. В черные дыры стволов заглядывать не хотелось, ноги сами торопились пронести мимо.
Снова Сталин слушал пояснения конструкторов, не довольствуясь объяснениями начальника артиллерии. На этот раз они и говорили не так, как в поезде, и вели себя более свободно и даже увлеченно. Он заставлял спорить между собой приверженцев разных конструкций одних и тех же систем, пытался уловить суть. Конструктора не охаивали друг друга, придерживаясь некоего этикета, они лишь выпячивали преимущества своих пушек, надеясь, что начальство разберется.
«Хотя бы один из них сказал: „Да, моя пушка хуже, я сам отдаю предпочтение конструкции своего конкурента“, — думал Сталин, слушая пояснения. — Нет, никто ни словом, ни полсловом не обмолвился, все стоят горой за свое детище…»
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
Книга «Детские годы в Тифлисе» принадлежит писателю Люси Аргутинской, дочери выдающегося общественного деятеля, князя Александра Михайловича Аргутинского-Долгорукого, народовольца и социолога. Его дочь княжна Елизавета Александровна Аргутинская-Долгорукая (литературное имя Люся Аргутинская) родилась в Тифлисе в 1898 году. Красавица-княжна Елизавета (Люся Аргутинская) наследовала героику надличного военного долга. Наследуя семейные идеалы, она в 17-летнем возрасте уходит добровольно сестрой милосердия на русско-турецкий фронт.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
«…Тридцать седьмой год начался снегопадом. Снег шел — с небольшими перерывами — почти два месяца, завалил улицы, дома, дороги, поля и леса. Метели и бураны в иных местах останавливали поезда. На расчистку дорог бросали армию и население. За январь и февраль почти ни одного солнечного дня. На московских улицах из-за сугробов не видно прохожих, разве что шапка маячит какого-нибудь особенно рослого гражданина. Со страхом ждали ранней весны и большого половодья. Не только крестьяне. Горожане, еще не забывшие деревенских примет, задирали вверх головы и, следя за низко ползущими облаками, пытались предсказывать будущий урожай и даже возможные изменения в жизни страны…».
«…Яков Саулович улыбнулся своим воспоминаниям улыбкой трехлетнего ребенка и ласково посмотрел в лицо Григорию Евсеевичу. Он не мог смотреть на Зиновьева неласково, потому что этот надутый и высокомерный тип, власть которого над людьми когда-то казалась незыблемой и безграничной, умудрился эту власть растерять и впасть в полнейшее ничтожество. Его главной ошибкой, а лучше сказать — преступлением, было то, что он не распространил красный террор во времени и пространстве, ограничившись несколькими сотнями представителей некогда высшего петербургского общества.
"Снаружи ударили в рельс, и если бы люди не ждали этого сигнала, они бы его и не расслышали: настолько он был тих и лишен всяких полутонов, будто, продираясь по узкому штреку, ободрал бока об острые выступы и сосульки, осип от холода вечной мерзлоты, или там, снаружи, били не в звонкое железо, а кость о кость. И все-таки звук сигнала об окончании работы достиг уха людей, люди разогнулись, выпустили из рук лопаты и кайла — не догрузив, не докопав, не вынув лопат из отвалов породы, словно руки их сразу же ослабели и потеряли способность к работе.
"Шестого ноября 1932 года Сталин, сразу же после традиционного торжественного заседания в Доме Союзов, посвященного пятнадцатой годовщине Октября, посмотрел лишь несколько номеров праздничного концерта и где-то посредине песни про соколов ясных, из которых «один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин», тихонько покинул свою ложу и, не заезжая в Кремль, отправился на дачу в Зубалово…".