Жернова. 1918–1953. Большая чистка - [26]

Лукашов оглядел первый ряд, затем весь зал, облизал губы и провел обеими руками по волосам. Короткие жесткие волосы на его голове и без того торчали в разные стороны, руки взлохматили их и поставили дыбом.

— Абрам Исаакович Бляшкин, — выкрикнул Лукашов тоненьким голоском и ткнул пальцем в первый ряд, в направлении тщедушного человечка с выпуклыми глазами, оттопыренной нижней губой и обширной лысиной, обрамленной седой куделью, фамилия которого значилась в списке первой.

Тщедушный человечек вздрогнул и отшатнулся на спинку кресла.

А Лукашов продолжал как по писанному сыпать словами, и с каждым словом голос его все более крепчал и обретал необходимую твердость:

— Товарищ Бляшкин является начальником отдела проектирования котлов высокого давления, член партии с 1924 года. Товарищ Бляшкин происходит из мелких служащих, образование среднетехническое по профилю часовых механизмов, стоял на позициях троцкизма, за что вычищался из партии в двадцать шестом году. Известен у нас как один из зажимщиков всего нового, передового, революционного, как волокитчик и ретроград. Это явно примазавшийся к революции человек для подрыва ее идейных основ и организационного единства. Кто имеет сказать в защиту товарища Бляшкина? — вопросил Лукашов и оглядел с высоты притихший зал.

Никто не шелохнулся.

— Как видите, товарищи, среди нас нет желающих оправдывать товарища Бляшкина, его отсталые взгляды на развитие советской техники, его троцкистские симпатии, его скрытую от глаз контрреволюционность. Кто имеет сказать против товарища Бляшкина? — И, снова ткнув пальцем в маленького человечка, потребовал: — Встаньте, товарищ Бляшкин. Встаньте, чтобы вас видели все честные товарищи, а то, может, вас не все еще знают в лицо.

Бляшкин тяжело поднялся на ноги, опираясь обеими руками о подлокотники. У него было маленькое тело, широкие будра и несоразмерно с телом длинные ноги и руки. На его бледном лице застыла мучительная гримаса недоумения, на кончике хрящеватого вислого носа дрожала мутная капля. Дышал он тяжело, с привсхлипом, точно собирался заплакать.

— Так кто выразит свое недоверие товарищу Бляшкину? — еще раз спросил Лукашов.

Зал молчал и не шевелился.

— Вот вы, товарищ Задонов, — ткнул пальцем в середину зала Лукашов. — Вот вы, как мне известно, не раз спорили с товарищем Бляшкиным, не раз критиковали его консерватизм, волокиту и зажим всего нового. Вам что, товарищ Задонов, нечего сказать против своего начальника? Доверяете вы ему или не доверяете?

Лев Петрович встал, растерянно огляделся по сторонам. Он был оглушен таким оборотом дела, не ожидал, что судьба Бляшкина окажется связанной с ним, он не умел и не любил выступать на подобных собраниях, когда людьми властвуют не логика, не инженерные расчеты, а не поймешь что. Он действительно не раз спорил с Бляшкиным, начальником отдела, в котором сам Лев Петрович был руководителем проектной группы, ругался с ним и даже однажды жаловался на Бляшкина на научной конференции института. Он не любил Бляшкина, он презирал его, бывшего часовщика, случайно затесавшегося в среду котлостроителей, но чтобы выступать на таком мероприятии, когда от твоего выступления зависит судьба человека, пусть и неприятного, пусть там еще какого-то, пусть даже жида, — на такое Лев Петрович никогда бы не отважился, хотя ни раз клял Бляшкина последними словами. Да и не он один.

— Я… если иметь в виду техническую сторону… — мямлил Лев Петрович, почти физически ощущая сотни устремленных на него глаз, и не только с боков и сзади, но и спереди, потому что все сидящие впереди повернулись к нему лицом, все чего-то от него ждали, требовали, молили. — Я, признаться, не слишком разбираюсь…

— Нас интересует одно, — пришел ему на помощь Лукашов: — доверяете вы Бляшкину или не доверяете? Да или нет? — вот что нас интересует. Ибо политическое лицо Бляшкина выявлено вполне и видно невооруженным глазом.

Льву Петровичу почудилась в голосе Лукашова угроза, он проглотил слюну, хрипло выдавил:

— Н-нет.

— Громче, товарищ Задонов!

— Я говорю: нет! Я не доверяю товарищу Бляшкину, — в отчаянии выкрикнул Лев Петрович, чувствуя, как лицо его и шею охватывает жаром. И тут же стал оправдываться: — Но я не доверяю ему исключительно как специалисту совершенно другого профиля! Товарищ Бляшкин по профессии часовщик, на должность попал, как мне представляется, совершенно случайно, и, следовательно, его вина вытекает из его невежества в деле, которое ему поручили. Что касается всего остального, то мне об этом ничего не известно.

— Правильно! — поддержал Задонова кто-то сзади. — Мы все не доверяем Бляшкину. Он в прошлом месяце зарезал новую модель парораспределителя высокого давления! А потом эта модель всплыла в Германии. Вот истинное лицо Бляшкина, товарищи! А это и есть троцкизм в чистом виде. И товарищ Задонов не может об этом не знать.

Лев Петрович обернулся. Хотя он по голосу узнал заместителя Бляшкина по внедрению и одновременно секретаря партячейки отдела Давида Леонидовича Темкина, тоже не самую светлую личность в их отделе, но он до такой степени не мог поверить, что именно Темкин станет так рьяно выступать против своего начальника, которого поддерживал всегда и во всем и на дочери которого был женат, что даже не обратил внимания, что часть стрел против Бляшкина направлена и против него, Льва Задонова, поэтому-то и смотрел на Темкина во все глаза, как на какое-то чудище, а в голове молоточком стучала глупая, еще даже и не оформившаяся мыслишка, и мыслишка эта складывалась в незамысловатый стишок: Темкин Бляшкина любил, Темкин Бляшкина убил.