Жернова. 1918–1953. Большая чистка - [20]

Шрифт
Интервал

Радек молчал, потупив голову.

— Вот видите, товарищи! — воскликнул Ежов. — Какие мерзкие типы эти правые! Даже когда их припрут к стенке, они выкручиваются и врут. А потом начинают признаваться и лебезить: мол, я не я и хата не моя.

В зале засмеялись.

Косиор, первый секретарь ЦК КП(б) Украины, подтвердил с ухмылкой на круглом лице:

— Совершенно отвратительные типы.

Николай Иванович в растерянности оглянулся на Косиора, встретился с его волчьим взглядом, открыл было рот, чтобы возразить, но тут сбоку прозвучал голос Постышева, секретаря Курского обкома:

— Сплошь отвратительные типы.

— Странно, что ты, товарищ Постышев, пять минут назад снизошел до пожимания руки сплошь отвратительного типа. Ты хоть бы платком вытер свою руку, что ли, — не удержался Николай Иванович. Но слова эти были произнесены как бы и не им самим, а той частицей его, частицей совершенно мизерной, которая еще цеплялась за прошлое и была способна говорить его языком. Сам же Николай Иванович точно перешагнул через роковой рубеж, за которым ничего не оставалось, кроме близкого мрака и потрескивающих под тяжестью земли досок соснового гроба.

— Товарищ Бухарин! — прозвучал гневно клекочущий голос Кагановича. — Я требую от вас прекратить безобразие и не мешать работе пленума Цэка!

Нет, крышку еще не закрыли, и гробовщик не взял в руки свой молоток.

— По-моему, работе пленума Цэка мешает товарищ Ежов своей беспардонной ложью и подтасовками, — отпарировала мизерная частица Николая Ивановича, изо всех сил цепляющаяся за красную обивку гроба.

Каганович, глядя в зал, некоторое время в забытьи стучал карандашом по графину.

Николай Иванович, сев и задиристо выставив свою бородку, ожидал, что сейчас начнется установление истины, что-то вроде его очной ставки с Радеком и Сокольниковым. Уж тогда-то он им покажет, что такое логика и диалектика, уж тогда-то он точно отбросит крышку и выберется наружу.

Но не дождался: тех тут же вывели из зала.

Все это время Сталин ходил за спинами членов Политбюро. Помалкивал. Грыз черенок потухшей трубки.

— Теперь о проблемах борьбы с проникновением троцкизма… — начал было Ежов, но Сталин, остановившийся за его спиной, тихо заметил:

— Я думаю, товарищи, что нам надо закончить вопрос с товарищем Бухариным. У кого на этот счет имеются предложения?

Встал Буденный, одернул гимнастерку, кашлянул, заговорил, растягивая слова:

— Предлагаю исключить, это самое, товарища Бухарина из Цэка нашей ленинско-сталинской партии и, это самое, из партии вообще. А такжеть предать суду Особого совещания с вынесением высшей меры, это самое, пролетарского возмездия, поскольку товарищ Бухарин не оправдал, как говорится, и опять же, вступил в сговор, а мы ему прощали и все такое прочее.

— Есть другие предложения?

Поднялся Постышев, глянул на Бухарина исподлобья.

— Предлагаю исключение, суд, но без расстрела. — И вопросительно глянул в сторону Сталина.

Теперь уже и все остальные смотрели на Сталина, ожидая его решения.

— Что ж, — заговорил Сталин, вернувшись на свое место. — Я полагаю, что надо исключить. Что касается суда, то сперва хорошенько разобраться в деле товарищей Бухарина и Рыкова. Пусть этим займется НКВД. Пусть товарищ Ежов разберется, где правда о товарище Бухарине, а где явные преувеличения, в которых его обвинил товарищ Бухарин.

Члены ЦК с явным облегчением проголосовали за это предложение Сталина.

В перерыве между заседаниями, когда Николай Иванович выходил из буфета, к нему подошел комендант Кремля:

— Попрошу вас пройти со мной, Николай Иванович, — тихо произнес он.

— Что это значит? — внутренне холодея, также тихо спросил Николай Иванович, с надеждой оглядываясь по сторонам.

— Я вам все объясню, Николай Иванович. Но не здесь же.

— Да-да, конечно, — пролепетал Бухарин и зашагал рядом с комендантом на ослабевших ногах.

«Это все, — думал он, спускаясь по лестнице. — Это конец».

И вдруг, точно наткнувшись на невидимое стекло, остановился и почувствовал такое равнодушие ко всему — и к самому себе тоже, — что даже испытал некоторое облегчение: не надо мучиться и вздрагивать от каждого визга тормозов автомобиля или урчания мотора, не надо думать о будущем, не надо ничего хотеть, кроме вечного упокоения.

Глава 8

Бывалые люди не ошиблись: весна в этом году пришла рано. Уже в начале марта подули с запада теплые ветры, снег осел, закапало с крыш; на взгорках, обращенных к югу, появились проталины. Раньше времени прилетели грачи и даже скворцы, в солнечный день дятел рассыпал по лесу сухую барабанную дробь, а скворец прочищал охрипшее горло.

Алексей Петрович Задонов воскресенье провел с детьми и Машей в Сокольниках: давно собирались, да все как-то не получалось. А тут такой солнечный, такой радостно-весенний день, с легким морозцем и с легким, под стать морозцу, настроением. Дети катались на коньках, на каруселях, затем все вместе ели в коммерческом заведении обжигающие пельмени со сметаной, мороженое и пили ситро.

Домой Задоновы вернулись усталые, но довольные проведенным днем и друг другом.

Поздним вечером, когда дом угомонился, Алексей Петрович прошел в библиотеку, привычно уселся за стол, вытянул ноги и закурил трубку. Некоторое время сидел неподвижно, скользя бездумным взором по корешкам книг. Когда в трубке захлюпало и засипело, отложил ее в сторону, придвинул к себе последние листы рукописи, стал читать, поначалу с трудом покидая этот мир с его неразрешимыми проблемами, возвращаясь в мир, где он и царь, и бог, и дьявол, способный казнить и миловать по своему велению. Он отвинтил колпачок с «вечного пера» и, словно не выходил из-за стола, вернулся в окружение своих героев, продолжил жизнь вместе с ними стремительным почерком, пропуская отдельные буквы и знаки препинания, уверенный, что Маша исправит все эти мелочи, на которые ему не стоит отвлекаться.


Еще от автора Виктор Васильевич Мануйлов
Жернова. 1918–1953. После урагана

«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.


Жернова. 1918–1953. Обреченность

«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.


Жернова. 1918–1953.  Москва – Берлин – Березники

«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».


Жернова. 1918-1953. Вторжение

«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.


Жернова. 1918–1953. Выстоять и победить

В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…


Жернова. 1918–1953

«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».


Рекомендуем почитать
Детские годы в Тифлисе

Книга «Детские годы в Тифлисе» принадлежит писателю Люси Аргутинской, дочери выдающегося общественного деятеля, князя Александра Михайловича Аргутинского-Долгорукого, народовольца и социолога. Его дочь княжна Елизавета Александровна Аргутинская-Долгорукая (литературное имя Люся Аргутинская) родилась в Тифлисе в 1898 году. Красавица-княжна Елизавета (Люся Аргутинская) наследовала героику надличного военного долга. Наследуя семейные идеалы, она в 17-летнем возрасте уходит добровольно сестрой милосердия на русско-турецкий фронт.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Морозовская стачка

Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.


Тень Желтого дракона

Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.


Избранные исторические произведения

В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород".  Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.  Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.


Утерянная Книга В.

Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».


Жернова. 1918–1953. Держава

Весна тридцать девятого года проснулась в начале апреля и сразу же, без раскачки, принялась за работу: напустила на поля, леса и города теплые ветры, окропила их дождем, — и снег сразу осел, появились проталины, потекли ручьи, набухли почки, выступила вся грязь и весь мусор, всю зиму скрываемые снегом; дворники, точно после строгой комиссии райсовета, принялись ожесточенно скрести тротуары, очищая их от остатков снега и льда; в кронах деревьев загалдели грачи, первые скворцы попробовали осипшие голоса, зазеленела первая трава.


Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

«…Яков Саулович улыбнулся своим воспоминаниям улыбкой трехлетнего ребенка и ласково посмотрел в лицо Григорию Евсеевичу. Он не мог смотреть на Зиновьева неласково, потому что этот надутый и высокомерный тип, власть которого над людьми когда-то казалась незыблемой и безграничной, умудрился эту власть растерять и впасть в полнейшее ничтожество. Его главной ошибкой, а лучше сказать — преступлением, было то, что он не распространил красный террор во времени и пространстве, ограничившись несколькими сотнями представителей некогда высшего петербургского общества.


Жернова. 1918–1953. Клетка

"Снаружи ударили в рельс, и если бы люди не ждали этого сигнала, они бы его и не расслышали: настолько он был тих и лишен всяких полутонов, будто, продираясь по узкому штреку, ободрал бока об острые выступы и сосульки, осип от холода вечной мерзлоты, или там, снаружи, били не в звонкое железо, а кость о кость. И все-таки звук сигнала об окончании работы достиг уха людей, люди разогнулись, выпустили из рук лопаты и кайла — не догрузив, не докопав, не вынув лопат из отвалов породы, словно руки их сразу же ослабели и потеряли способность к работе.


Жернова. 1918–1953.  Двойная жизнь

"Шестого ноября 1932 года Сталин, сразу же после традиционного торжественного заседания в Доме Союзов, посвященного пятнадцатой годовщине Октября, посмотрел лишь несколько номеров праздничного концерта и где-то посредине песни про соколов ясных, из которых «один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин», тихонько покинул свою ложу и, не заезжая в Кремль, отправился на дачу в Зубалово…".