Женя Журавина - [69]

— Товарищи, война отняла у меня родителей — их убили немцы; двух братьев-подростков и сестренку угнали в Германию, и они не вернулись. Наш домик и садик втоптали в землю... Кто же они такие, причинившие нам столько горя? Кто дал им право? Что несут они миру?

В это время Наташа подошла к лесенке, ведущей на сцену. Ступеньки оказались редкими, и она оглянулась назад, надеясь, что кто-нибудь ей поможет. Но дяди слушали маму, и Наташу никто не заметил. Тогда она, не щадя ни розового платьица, которое нужно было беречь, ни белых бантиков, ни ручек, которые должны быть чистыми, с большим трудом — задача предстояла серьезная — взобралась на сцену, очутилась возле трибуны и повернулась к зрительному залу. Участники конференции увидели ребенка и по чьему-то легкому почину стали аплодировать. Женя и президиум удивились, что в таком неподходящем месте выступления вдруг шумные аплодисменты.

Женя смутилась и сделала паузу, и тут почувствовала, что кто-то тянет ее за платье, посмотрела вниз и увидела свою дочь. Она подхватила ее на руки и подняла над трибуной. Зал затих, и Женя закончила свое выступление:

— Мир, мир и труд нужен земле! Пусть растет и расцветает простая человеческая радость, большое и маленькое счастье, в каждом доме, в каждом сердце. Да здравствует разум, да здравствует мир и счастье на земле!

Речь Жени Журавиной и особенно неожиданное появление Наташи произвели большое впечатление. Когда они сходили с трибуны и затем шли по залу, участники конференции, и в том числе многочисленный состав президиума, аплодировали стоя.

Казалось, что молодая женщина несет не только своего ребенка, но знамя всей конференции, ее символ, наше будущее, ради которого можно и нужно сделать все, что в наших силах.

Объявили перерыв. В вестибюле Женю окружили, расспрашивали о родителях, о работе, а Наташа стала переходить с рук на руки. «Дяди» и «тети» оказались такими хорошими, что нельзя было не познакомиться и не побеседовать с каждым в отдельности.

Беседа Наташи с офицером-пограничником несколько затянулась. Он унес ее к окну, стал показывать, что происходит на улице, и расспрашивать о домашних обстоятельствах:

— А что делает твоя мама?

— Моя мама рассказывает детям сказки.

— А тебе рассказывает?

— Рассказывает. Только когда ложимся спать...

— А игрушки у тебя есть?

— Есть мяч и еще куколка, только у нее ручка оторвалась.

— Ну, я куплю тебе много игрушек.

Возбужденная, счастливая, словно встретила здесь на конференции своих родных, друзей, лучших знакомых, Женя разыскала наконец Наташу.

— Наташа, ты куда это забралась?

— Дядя купит игрушек! Много, много! И куклу с закрывающимися глазками. И мишку, и зайку, и еще много-много. — Девочка раскинула ручками, показывая, сколько игрушек, и повела головкой — вот какая она теперь богатая особа!

Офицер повернулся от окна лицом к Жене, и она растерялась: в этом лице было что-то до боли знакомое, родное и в то же время чужое, незнакомое: эти плотно сжатые губы, глубокие складки вокруг рта и эта седина на висках.

— Не узнаете?

— Нет, не узнаю.

— Приглядитесь получше.

— Николай Рудаков?!

— Он самый.

— Какой же вы стали! Сколько это прошло лет?

— Ровно восемь.

— И вы ни разу не написали?!

— Писал. И ответ получал.

Рудаков достал пачку писем, которые писали на фронт ученики Жени, иногда под ее диктовку.

— Вот они. Узнаете? Тут о ваших делах.

Женя взглянула сначала на письма, а затем в глаза Рудакову.

— Какой же вы... — Она опустила голову. Наступило молчание.

— Интересная была переписка. Я жалею, что она оборвалась. Письма читали все, начиная от командира, — сказал Рудаков.

— Меня перевели на другую работу, — ответила Женя. — А теперь вы откуда?

— Был на Западе, теперь с Востока. С Курильских островов. Приехал на эту конференцию... и в отпуск. Давайте спустимся вниз, присядем и поговорим.

Женя почувствовала вдруг страшную усталость.

Они сошли на второй этаж и в огромном пустом зале — участники конференции высыпали в сад — сели за столик. Наташа пошла от одного кресла к другому, решив посидеть минутку в каждом из них.

— Война закончилась — почему вы там, на Курилах? — спросила Женя.

— Наше дело такое, служба...

— И вас все еще не отпускают?

— Не, ухожу сам. Предстоял выбор, где стоять: здесь или на Западе. Выбрал Восток. Здесь, пожалуй, важнее. Думаю съездить в свою школу...

— Ах, а мне как хочется в мою... Там у меня остались любимцы — Гриша, Пронин. Что из них получилось?

— Вот и поедем вместе.

— Но почему именно вы должны служить? Вы учитель... Можно же смениться...

— Кому же, как не мне? В ту войну немцы убили отца, в эту — мать и сестру. Нашел лишь ров, куда их сбросили вместе с тысячами других. Кипит на душе и сейчас. Прошел по всей нашей истерзанной земле, и, кажется, не осталось никаких других чувств, кроме ненависти к фашизму. Буду стоять, доколе хватит сил. А Курилы — это поистине край первозданной, величественной красоты.

Рудаков показал Жене миниатюрную карту Курильской гряды.

— Вот эта черточка — это наш островок. Вот здесь мы и стоим. А впереди, как видите, океан. Я проехал вдоль всей гряды с востока и с запада. Вот эти южные острова прошел вдоль и поперек. Это, должно быть, единственный уголок в мире, где борьба стихий не утратила первобытной силы. Смотрите: вот здесь проходит холодное течение с севера, вот здесь — теплое с юга; в этих узких проливах они встречаются; с востока — дышит океан, с запада — Арктика. Какие ветры, штормы, туманы, снега! А осенью, как и в Приморье, — избыток солнца, синева неба! А вот на этом островке — чудесный лес! Здесь наши приморские аралия, бархат, актинидия... Какое там — гортензии, магнолии! В лесу горячие ключи, речки, озера, действующие, потухающие и потухшие вулканы, запекшаяся и еще не остывшая кора земли; на берегу — горячие пляжи, подогреваются снизу. А каких людей сюда послала Родина! Они сами как эти скалы, не сдвинуть никаким штормам. Смотрите, какая цепь! Как нарочно протянута, чтобы преградить путь к Большой земле. Ведь тут, кроме этих больших островов множество мелких, небольших скал, и когда наблюдаешь за ними во время шторма, видишь, как водяные горы пытаются сбить их с ног и как они снова и снова появляются над водою и кажется, гонятся за убегающими волнами. Тут сами собой приходят на память слова: