Женские праздники - [58]
– А вам не кажется, что нас далеко может завести ваша фантазия?
– Но я же не предлагаю искажать мысль. Или интонацию. Надо сказать все то же самое, только как бы от своего имени.
Она все больше воодушевлялась.
– Это как у актера. Чужие вроде слова, а начнешь говорить… твои! Но чтобы они стали твоими, надо их сначала на зуб попробовать, на языке покатать…
В углу кто-то фыркнул. Это вернуло ее на землю.
– А иначе, – усмехнулась она, – это будут не живые слова, а жвачка. Вот послушайте, – она опять уткнулась в злополучную рукопись. – «Это была защитная мышечная реакция его тела, которая контролировала его трясущиеся члены и позволяла спокойно и ровно вести автомобиль…» И на таком вот уровне – весь текст «от автора». Диалоги еще туда-сюда, сказывается опыт перевода устной речи, но как доходит до описаний… караул! Караул, Олег Борисович. А ведь автор выражается на нормальном языке. Вполне по-английски.
– Если я вас правильно понял, я выражаюсь не по-русски?
– Да! – почему-то обрадовалась редакторша. – Именно! Смотрите, – она тыкала карандашом в отчеркнутые места. – «Она чувствовала, что он совсем пьян», «она, чувствовалось, его совсем не любила». И так на каждой странице. Можно подумать, в Америке чувствуют гораздо интенсивнее, чем у нас.
– А это не так? – несмотря на все свое раздражение, он разглядывал ее с такой бесцеремонностью, что она смешалась.
Окрестные дамы самозабвенно отдавались творческому процессу.
– Не так, – последовал тихий, но твердый ответ. – Английское I feel это и «по-моему», и «мне кажется», и…
– Да, конечно, – он по-прежнему изучал ее холодным оценивающим взглядом, как кобылу на ринге.
И тут она взорвалась:
– Но самый мой любимый пассаж вот этот: «Ты прав, тудыть тебя растудыть, все о’кей». Отличный коктейль из Оклахомы и Урюпинска!
– Оля, – укоризненно произнесла одна из дам.
– Вы извините ее, Олег Борисович, – подала голос заведующая, – редактор она у нас молодой, неопытный…
– Отчего же. Из молодых да ранних.
Ольга Михайловна резко встала. Огородников тоже.
– Простите, – сказал он. – Но у вас редкий дар. Как у Ллойд-Джорджа. Увидев пояс, он не мог удержаться от того, чтобы не нанести удар чуть пониже.
Она помолчала, глядя, как он укладывает в папку внушительную стопку бумаги.
– Хотите, я попробую доработать вашу рукопись?
– Это очень напоминает мне слова, сказанные Бетховеном одному композитору: «Мне понравилась ваша опера. Я, пожалуй, положу ее на музыку».
Уже в дверях он вдруг вспомнил что-то.
– А как бы вы это перевели? «Его пассивность напоминала застывший катаклизм».
– Я? – Она на секунду задумалась. – Я бы сравнила бездеятельность героя с дремлющим вулканом.
Кабинет доктора Раскина.
– А может, она сгустила краски? – спросил доктор.
– ?
– Ваша красотка редакторша. Примерчики понадергала? Перед коллегами красовалась? Может, перевод как перевод? И ни к чему все эти мерехлюндии?
– Она… кое в чем права.
– Кое в чем, – мгновенно среагировал Раскин. – Значит, в чем-то – нет? Значит, стоило побороться? Вы боролись?
– Как вы себе это представляете? По-приятельски взять за горло директора издательства? Просить другого редактора?
– Зачем другого? Ведь она, Ольга эта Михайловна, вызвалась доработать рукопись, так? Что, не так разве?.. A-а, амбиции не позволяют. Тут одно из двух: либо дело, либо амбиции. А если гордость паки унижения, так уж несите ее, свою гордость. Как несет грузинка на голове кувшин с водой. Темплан, деньги, слава… о чем вы, господа хорошие? Я несу свой кувшин. Как ни в чем не бывало. Мне главное не расплескать.
– Как ни в чем не бывало?! – Огородников вскочил со стула. – После всего, что она там понаписала?!
– Где «там»?
– На полях! Красным! «Так воссоздавать любовную сцену может только тот, кто забыл, как это происходит». После этого нахлобучить на голову кувшин? И по военно-грузинской дороге?
– Сядьте. Сядьте и успокойтесь. – Раскин внимательно посмотрел в эти запавшие полубезумные глаза. – Как же я сразу не догадался? Вы сделали какую-нибудь глупость… сваляли дурака, – он разговаривал сейчас с Огородниковым, как заботливая мать с ребенком. – А теперь мучаетесь, места себе не находите. Да? Расскажите, легче будет. По себе знаю.Огородников сидел в чужой квартире, на кухне, опустив лицо в ладони и монотонно раскачиваясь взад-вперед. Со стороны могло показаться, что у него невыносимо болит зуб.
Из спальни, на ходу застегивая молнию на юбке, вышла Ольга. Остановилась в прихожей перед большим зеркалом, стала приводить себя в порядок. Один раз обернулась – Огородников качался, не меняя позы.
Ольга прошла на кухню, принялась готовить кофе.
Оба молчали.
Она разлила кофе в две чашки, одну поставила перед гостем.
– Простите, я не спросила. Вам без сахара…
– Спасибо.
– …или с сахаром?
– Да.
– Самая…
– Я тоже, Ольга Михайловна… Оля…
– Не надо. Я понимаю, Олег Борисович, все это так… Когда вы позвонили, я по вашему голосу поняла, что…
– Правда?
– А потом сказала себе: да ну, глупости. Взвинчен, расстроен, все же понятно. Я до последней минуты… уже здесь… не думала, что этим кончится.
