Женщины, которые меня… научили готовить - [50]

– Времени мало, Феликс. У меня сегодня сеанс у Рогозинского назначен.

– О, – Феликс оживился, – в ателье пойдёте? Занятно-с, с семьей будете фотографироваться? Хотите запечатлеть счастливое семейство в сложное время?

– Да, Феликс Михайлович, обещал дочкам.

Феликс беспардонно оторвал себе кусок пирога и отправил его целиком в рот.

– И правильно, Георгий Глахович, вашу-то супругу грех не запечатлеть, – он вновь мерзко хихикнул, – для потомков. Хотя после смерти Леонтия Игнатовича карточки уже не те получаются. Жизни в них нет. Одна сплошная ерундистика. Я давно говорю Марии Ефимовне, вдове, продайте всё и в Париж езжайте. Она и так уже полсемьи похоронила, а туда же – семейное дело.

Георгий тяготился обществом Феликса, но понимал, что только тот может решить его долговые проблемы, которые возникли в последнее время. У Дубовника были связи во всех кредитных обществах города и именно он мог получить бессрочную отмену платежей. Надо было начинать этот неприятный разговор. Георгий сделал большой глоток и перешел в наступление:

– Хотел спросить, Феликс Михайлович, как там с займами нашими?

– Какими же нашими, дорогой князь? – Феликс вытер жирные пальцы о скатерть. – Вашими, мой друг. Я же только советовал, поручителем был.

А с советчиков, вы знаете, взятки гладки. – У Дубовника мгновенно заблестели глаза: – Я же рад помочь, но ситуация совершенно нестандартная. Никто не хочет рисковать. Всем нужны гарантии.

Гарантии. – Феликс постучал по стакану, привлекая внимание официанта: – Человек! Подай и мне вина этого, – и посмотрев холодным и трезвым взглядом на Георгия, тихо прошептал, – видите, князь. Вы меня презирали, только сапоги не вытирали. А вон оно как обернулось! От меня зависит, как ваши мартышки жить будут! И будут ли. – Феликс икнул. – Не обижайтесь, князь. Я их очень люблю, ваших девочек.

Георгий медленно полировал двумя пальцами ножку хрустального бокала с вином. Он внутренне был благодарен Дубовнику. Он не считал себя трусливым человеком, не в его правилах было пресмыкаться. Но эти слова Феликса помогли ему принять правильное решение.

– Князь, не обижайтесь. Просто время ваше ушло. Теперь нужны люди моего склада. – Феликс потянулся за новым куском, вкусные у нас с вами пироги, да? Думаете, я не вижу, как вы меня презираете? Вы и домой меня не приглашали, боялись, что девочек ваших испорчу? Я могу. – Феликс довольный речью откинулся на спинку стула. – Запомните, князь. Можно терпеть и складывать обиды. А потом по кусочку скормить их обидчикам. Именно это я и буду делать. Человек! – Вдруг завопил Феликс. – Принеси французского! Хватит пойлом хозяина поить, – и, обернувшись к Георгию, произнес, – я научу тебя пить, князь.

Отпив вина, принесенного официантом, Феликс придвинулся к столу:

– О «Гранд-отеле», князь. Банки не идут ни на какое сотрудничество. Им нужны деньги до конца июня. Денег, я так понимаю, у тебя нет. Все деньги здесь, – он топнул ногой по полу, – в твоем, князь, тоннеле. Я погашу задолженность по займам своими деньгами. Но в обмен на отель. Ты подаришь мне его. И да, забыл, из дома тоже придется съехать.

Я ссужу тебя, князь, деньгами, купишь семье квартирку где-нибудь на Кузнечной. Да хотя бы в доходном доме у Попкова.

– А если откажусь? – Князь брезгливо отодвинул блюдо с пирогами, в которых возились руки компаньона.

– Не завидую тогда тебе. Долговая тюрьма, детей в приют, жена… – он блеснул хищными черными глазами, – жене вообще трудно придется. Если помощники не найдутся.

Взяв последний кусок пирога, Феликс впился в него зубами:

– Пироги у вас, князь, действительно хороши. Может вас пекарем взять? – Дубовник опять откинулся на стуле. – Первый ресторан с пекарем-князем, каково, а?

Еще десять лет назад Георгий Глахович прямо за столом разбил бы кверви о голову компаньона, потом выволок бы его на проспект и швырнул под проезжающие экипажи. Но время прошло, Бурдули стал рассудительным и не поддавался эмоциям.

Он с интересом смотрел на одутловатое лицо Дубовника, в его бегающие глаза. План действий созрел в голове Георгия мгновенно и сейчас он просто наслаждался предстоящим шагом.

– Ты же торопишься, князь? Не смею задерживать. Не забудь вечером бумаги принести, всё и оформим. Вина французского попробуешь?

Георгий молча встал, аккуратно положив салфетку на стол.

– Будь в семь в конторе.

– Да уж буду, князь. Мне теперь много чего надо переделать, время, знаешь, такое…

* * *

– Нино, собери детей и выходи во двор. – Георгий Бурдули появился дома сегодня раньше обычного. – Фотограф ждет.

Жена послушно кивнула и неслышно занялась подготовкой к важному мероприятию. Это был их первый поход в фотоателье, и Нино страшно волновалась.

В обычной жизни Бурдули давно уже одевался на европейский манер, предпочитая пиджак и европейские брюки, которые, однако, всегда заправлял в сапоги из тончайшей кожи. Эти сапоги, наряду с каракулевой папахой и традиционной черной осетинской рубахой с воротником-стойкой и мелкими пуговицами, обтянутыми тканью, и выдавали в нем князя. Сегодня же, Георгий, поднявшись к себе, достал легкую бурку и старый кинжал, доставшийся ему, как старшему сыну, от отца. Фотографироваться нужно было при полном параде.