Человек очнулся, застонал, но волк и не подумал отпрыгнуть. Канадский комбинезон, был слишком толстым, чтобы добраться до тела жертвы, и вырвать кусок тела.
Время отнимало у волка силы, этот лежащий на снегу человек был его последней надеждой, продлить свою волчью жизнь.
Иван до крови прикусил себе щеку, почти пришел в себя и вовремя, зверь прыгнул, нацелившись на незащищенную полоску белеющей шеи, и схватка началась.
Волк хотел порвать человеку горло, а человек пытался ударить зверя по самому чувствительному месту — носу, но промазал, так был стремителен зверь, тогда он, отогревая дыханием сведенные морозом пальцы, левой руки, согнув правую локтем, закрыл лицо и шею.
На снег летели ошметки гусиного пуха из рукава куртки, волк стал давиться и чихать, и дал человеку шанс победить, пальцы наконец-то оттаяли, и Иван смог разжать их и со всей силы воткнуть в волчьи глаза. Зверь заскулил, и не давая ему опомниться, мужчина вцепившись в его горло, повалил зверя на снег и усевшись на него сверху придавив своим телом, стал душить зверя.
Волк хрипел, лежа на спине он стал совершенно беззащитен и скоро затих перед смертью, как-то странно, почти по-человечески икая.
Голова со слипшимися от крови волосами, мерзла на холодном ветру, но сил накинуть капюшон не осталось. Иван лежал на остывающем звере, снова ему казалось, что он в бане, ноздри щекочет медово — березовый дух. Он лежал на полке и слышал, как смеются брат и мама. Ласковые и сильные мамины руки подняли сомлевшего мальчишку, и вынесли на воздух, Иван летел на маминых руках над травой, под высоким летним небом, потом мама опустила его в теплую воду у самого берега, и брызнула ему в лицо водой.
— Ванечка, Ванечка в кого же ты такой слабый, а обещал богатырем вырасти, нас с бабкой в обиду не давать.
И он очнулся. В степи мела поземка, небо быстро темнело, и сползая с окоченевшего трупа зверя, мужчина попытался встать, и с третьей попытки ему это удалось, и он спрятав руки подмышки и накинув капюшон, побрел по степи.
Покров уже наступил, но снега было немного, кое-где еще пробивалась выросшая от осенних дождей трава. Идти было нетрудно, ботинки крепкие, и даже порванная волком куртка грела, пока не усилился ветер, и темные тучи не просыпались на степь, мелкой порошей, слепящей глаза, так, что он чуть не прошел наезженную колесам машин дорогу.
Широкая наезженная колея вела к людям, тропинка узкая, еле заметная в снегу, уводила, скорее всего, на летние пастбища, в никуда. Иван не знал, что именно узкая тропинка шла за сопку, к поселку, а колея, накатанная городскими рыбаками, уводила к оврагу, где протекала река.
Женщина стояла на самой развилке. Она была высокой, даже для рослого Ивана, длинные белые волосы развевались на ветру, платье, похожее на ночную рубашку, напротив, стояло словно накрахмаленные шторки на маминых окнах.
Иван рассмотрел ее очень хорошо: и распахнутый ворот, и нательный крест на шелковом шнурке, не таявшие снежинки на распущенных волосах, и только глаз женщина не поднимала.
Она была молода, если можно так сказать о привидении, лет тридцать, совсем живая женщина, если не всматриваться в мертвенно бледную кожу и прозрачное тело.
Испугаться сил не было. Слышал Иван про эту женщину в белом, вроде когда-то давно сбили у одной женщины сына на дороге, маленького, дошколенка еще. Умерла она с горя, но стала являться привидением на дороге, и такой буран начинался тогда в степи, что многие одиночки, едущие по дороге, останавливались, да так и замерзали в машинах, или от угара погибали. А еще, что та машина, за которой она летит по дороге, пытаясь догнать, непременно разобьется.
«Видно давно никто ей не попадался, трасса из-за бурана перекрыта, вот и моя душа ей достанется, пешеходная» — подумал путник.
Но веря и не веря в нее, он все же перекрестился, и пожелал ее душе покоиться с миром.
Привидение вздрогнуло, но молитвы не испугалось, а наоборот, подняло ресницы, и посмотрела Ивану прямо в глаза.
За заиндевевшими ресницами, зияла черная пустота.
Пока он шел, силы вроде еще оставались, но вот остановился, и голод и усталость навалились, придавили к земле, словно чугунные ворота, и Иван устало опустился в снег.
— Вот и конец дороги, прости мама. — Душу его охватила такая безнадега, что Иван свернулся калачиком прямо у ног призрака и уснул, поэтому и не видел, как у приведения дрогнули бескровные губы, и по щеке покатилась слеза.
