Женщина - [10]
Я по ней не скучала, но любила ее навещать. Особенно меня тянуло к ней в периоды любовных драм, о которых я даже не могла ей рассказать. Хотя она теперь шепотом посвящала меня в истории про местных девушек – кто с кем спит, у кого был выкидыш: подразумевалось, что я уже достаточно взрослая, чтобы знать про такое, но меня лично это коснуться не может.
Когда я приезжала, она стояла за прилавком. Клиенты оборачивались. Она слегка краснела и улыбалась. Мы обнимались только на кухне, когда уходила последняя покупательница. Вопросы: как я добралась, как учеба, «дай мне всё, что нужно постирать» и «я храню все газеты с твоего отъезда». Нежность, почти смущение – так всегда между теми, кто больше не живет вместе. Многие годы я общалась с ней лишь наездами.
Папе сделали операцию на желудке. Он стал быстро уставать и больше не мог таскать ящики. Мама взяла это на себя и стала работать за двоих. Она не жаловалась, даже казалась довольной. С тех пор как я уехала, они стали меньше ссориться, она привязалась к нему, ласково называла его «папаша», терпимее относилась к его привычкам, например к курению: «Должна же у него быть радость в жизни». Летом они ездили по воскресеньям на машине за город или к родственникам. Зимой она ходила на вечернюю службу, а после навещала знакомых стариков. Она возвращалась через центр города и задерживалась посмотреть телевизор в торговой галерее, где после кино собиралась молодежь.
Клиенты по-прежнему говорили, что она красивая женщина. Она продолжала красить волосы и носить высокие каблуки. Но уже тайком выжигала пушок на подбородке и не могла обойтись без бифокальных очков. (Потеха и тайная радость отцу: несмотря на фору в несколько лет, она всё же его нагоняла.) Она больше не носила легких ярких платьев, только серые или черные костюмы, даже летом. Для удобства она перестала заправлять блузку в юбку.
До двадцати лет я думала, что она стареет из-за меня.
Никто не знает, что я пишу о маме. Но в каком-то смысле я о ней и не пишу, а, скорее, перемещаюсь вместе с ней в то время, в те места, где она еще жива. Дома я иногда натыкаюсь на ее вещи: позавчера нашла наперсток, который она надевала на палец, поврежденный станком на канатной фабрике. И тогда осознание ее смерти вдруг накрывает меня с головой; я возвращаюсь в настоящее, где ее больше никогда не будет. В этих обстоятельствах публикация книги может означать лишь одно: окончательную смерть моей матери. И мне хочется послать подальше тех, кто с улыбкой спрашивает: «Ну что, когда ждать вашу следующую книгу?»
До замужества я всё равно принадлежала ей, хотя и жила отдельно. Когда родственники и покупатели спрашивали обо мне, она отвечала: «У нее еще полно времени, чтобы выйти замуж. В ее-то возрасте куда торопиться». И тут же, опомнившись: «Я не собираюсь держать ее при себе. Хочешь не хочешь – а нужен муж, дети». Когда однажды летом я сообщила ей, что собираюсь замуж за студента политологического факультета из Бордо, она вся вспыхнула и затряслась. Она искала аргументы против, проявляя ту самую провинциальную подозрительность, которую сама считала отсталой: «Он же не нашего круга». Потом она успокоилась и даже повеселела. В ее маленьком городке брак был важнейшим социальным показателем, а про меня никто не мог сказать, что я «выскочила за какого-то работягу». Между нами возникла новая близость: теперь нас объединяли покупки домашней утвари, подготовка к «великому дню», позже – мои дети. С тех пор только это нас и связывало.
Мы с мужем получили схожее образование, обсуждали Сартра и свободу, ходили смотреть «Приключение» Антониони, оба придерживались левых взглядов. И всё же мы вышли из разных миров. В его мире люди не были богачами, но кончали университеты, умели поддержать любой разговор и играли в бридж. Его мать была ровесницей моей. Стройная, с гладким лицом и ухоженными руками, она могла прочитать с листа любые ноты и умела «принимать». (Воплощение женщины из простеньких комедий, какие показывали тогда по телевизору: ей за пятьдесят, нитка жемчуга на шелковой блузке, «обезоруживающе наивна».)
Моя мать испытывала смешанные чувства: восхищалась образованностью, утонченностью и культурностью новых родственников, гордилась тем, что ее дочь стала частью этого мира, и боялась, что под маской безупречной вежливости ее саму там презирают. Ее ощущение собственной недостойности, которое она переносила и на меня (возможно, оно исчезнет только через поколение), в полной мере проявилось во фразе, которую она сказала мне накануне свадьбы: «Хорошенько следи за хозяйством, а то еще отправят тебя обратно». А несколько лет назад она сказала о моей свекрови: «Ясно же, что она росла не так, как мы».
Она боялась, что ее не будут любить просто так, и потому пыталась заслужить любовь делами. Она помогала нам деньгами в последний год учебы, после всегда спрашивала, чего нам не хватает. У семьи мужа были харизма и чувство юмора; они не считали, что должны нам что-то еще.
Мы переехали в Бордо, а затем в Анси, где мой муж получил руководящую должность. Я работала в лицее в горах, в сорока минутах от дома, готовила еду, растила ребенка: пришла моя очередь стать женщиной, у которой нет ни минуты свободного времени. Я почти не думала о маме, она была так же далеко, как и моя жизнь до замужества. Я коротко отвечала на письма, которые она присылала каждые две недели. Они начинались словами «Мои дорогие дети» и были полны сожалений о том, что она так далеко и не может нам помочь. Раз в год, летом, я на несколько дней приезжала в родительский дом. Рассказывала про Анси, про квартиру, про горнолыжные трассы. При отце она говорила: «У вас всё хорошо, это главное». Когда мы оставались наедине, она явно ждала, что я буду доверительно рассказывать ей о муже, о наших отношениях. Мое молчание расстраивало ее, ведь она так и не получала ответа на вопрос, который, должно быть, не давал ей покоя: «Она хотя бы счастлива с ним?»
В 1963 году двадцатитрехлетняя Анни Эрно обнаруживает, что беременна. Во Франции того времени аборты были запрещены. «Событие», написанное сорок лет спустя, рассказывает о нескольких месяцах, в течение которых она скрывала беременность от родителей, искала помощи у знакомых и врачей и тщетно пыталась сделать аборт вязальной спицей. История, рассказанная в жестокой простоте фактов, показывает нам общество табу и классовых предрассудков, где пережитое героиней становится инициацией. Опираясь на записи в дневнике и память, скрупулезно выстраивая двойную перспективу, Эрно подбирает новое значение для прожитого опыта.
Романы Эрно написаны в жанре исповедальной прозы, лишены четкой фабулы и — как бы это сказать… — слегка истеричны, что ли. История под названием «Обыкновенная страсть» — это предклимактерические воспоминания одинокой француженки о ее любовнике, эмигранте из Восточной Европы: серьезная, тяжелая, жизненная книга для читательниц «женских романов».
Образы составляют нашу жизнь. Реальные, воображаемые, мимолетные, те, что навсегда запечатлеваются в памяти. И пока живы образы, жива история, живы люди, жив каждый отдельный человек. Роман «Годы» — словно фотоальбом, галерея воспоминаний, ворох образов, слов, вопросов, мыслей. Анни Эрно сумела воплотить не только память личности, но и коллективную память целой эпохи в своей беспрецедентной по форме и стилю прозе. И страницы, пропитанные нежным чувством ностальгии, смогут всколыхнуть эти образы в вашем сознании, увековечив воспоминания навсегда.
Излюбленный прием Эрно — ретроспектива, к которой она прибегает и во втором романе, «Стыд», где рассказчица «воскрешает мир своего детства», повествуя о вещах самых сокровенных, дабы наконец-то преодолеть и навсегда изжить вечно преследующий ее стыд за принадлежность к «вульгарному» классу — мелкопоместным буржуа.
Книги данной серии, задуманной и осуществляемой Клер Дебрю, публикуются со штемпелем «Погашено»; таким на почте помечают принятое к отправлению.Когда сказано всё, до последнего слова и можно, как говорят, перевернуть последнюю страницу, остаётся одно — написать другому письмо.Последнее, однако, связано с известным риском, как рискован всякий переход к действию. Известно же, что Кафка своё Письмо к отцу предпочёл отложить в дальний ящик стола.Написание того единственного письма, письма последнего, сродни решению поставить на всём точку.Серия Погашено предъявляет авторам одно единственное требование: «Пишите так, как если бы вы писали в последний раз».
…Тем, кто меня знает, и крайне особенно тем, кто знает меня как личность, достигшую одной из самых высоких степеней духовного развития, как тонкого интеллектуала, — не стоит, пожалуй, видеть этого моего — подлинного — лица, лица почти неодушевлённой плоти…
С тех пор, как в семью Вадима Тосабелы вошёл посторонний мужчина, вся его прежняя жизнь — под угрозой. Сможет ли он остаться собой в новой ситуации?..
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Если заболел горами, тебя будут преследовать мысли об Эвересте. Чтобы на него подняться, нужны здоровье, физическая подготовка, целеустремлённость, а главное — деньги. Но ведь можно же только взглянуть! Пусть не покорить вершину, так хотя бы посмотреть. И Юрий Серов отправляется в Непал. Необычный гид, сложный коллектив, непростой поход. Сможет ли Юра добраться до базового лагеря Эвереста? Читайте в пятой повести цикла «В горы после пятидесяти…» — «Гималаи. Добрый пастырь Вовка Котляр».
Юрка Серов — попаданец! Но он попал не в сказочный мир, не в параллельную вселенную, не на другую планету. Из тёплого кресла институтской лаборатории он выпал на Крайний Север 90-х. И причина банальна: запутался в женщинах. Брат позвал, и он сбежал. Теперь ему нужно выживать среди суровых северных парней, в полевых условиях, в холоде, в жаре, среди бескрайних болот и озер. «Что было, что будет, чем сердце успокоится»? А главное: сможет ли Юрка назвать себя мужиком? Настоящим мужиком.