Женечка, Женька и Евгеша - [27]
Радио я включил, он заорал, что и так не выспался. К восьми стали приходить радостно возбуждённые офицеры. Они говорили, что «такое дело» можно поручить только офицеру. Какое «такое дело»? Пришёл КП, начались непонятные разговоры, проскользнула фраза «майор Гагарин полетел». Медный Лоб изрёк: «Так ему, суке, и надо! Не будет позорить офицерские погоны.» Все смолкли, КП спросил меня: «Почему вы, находясь в наряде, не выполняете свои обязанности?» - «Товарищ полковник, - говорю, - я включал радио, товарищ майор велел выключить.» Меня тут же послали за ротным. Можно думать, позвонить нельзя, сейчас КП будет втыкивать Медному Лбу, а мне такого слышать нельзя. КП выражаться при случае умел, да. Медный Лоб потом говаривал, что на таких, как я, в бою надеяться нельзя.
Когда подсохло и стала пролупляться травка, нас в составе двух взводов послали красить крыши на складе боеприпасов. Дали нам несколько крыш – и вперёд. Только начали лезть на крыши, как появился Медный Лоб. «О, ща начнёт растворяться в солдатских массах,- говорит Евгеша, - уже поклал свой орлиный взор на нашего Дусю.» Он и в самом деле топал в эту сторону. Бедный Дуйсенбай, опять ему будут толкать «Моральный Кодекс строителя коммунизма» применительно к «Строевому Уставу». У замполита бзик какой-то: поймает кого и начинает втюхивать этот «Кодекс», особенно ему нравится воспитывать Дуйсенбая.
Начали мы красить крыши, этот –туда же. Только он никогда этого не делал и потому начал красить снизу вверх. Застраховался верёвкой, всё как надо, только вот как он собирается крышу покидать?
Конечно, ребята ему сразу решили «помочь» и мгновенно выкрасили оба ската, чтобы «отрезать противнику пути отхода». Тактический приём такой.
Конечно, он устроился рядом с Дуйсенбаем, только тот красил сверху вниз. Встретились на середине ската, обговорили многажды обговариваемый вопрос необходимости скорейшего построения коммунизма и разошлись: один продолжал красить вверх, другой – вниз.
Страстно ожидаемое всегда случается. Особенно, если его хорошо подготовить. Но всё испортил наш комбат. Батю принесло как раз перед критическим моментом, и он сразу всё просёк. «Комедь ломаем? Ты старший?» - «Так точно, товарищ подполковник!» - «Ага, - говорит, -Кундызбекова вижу, где Афанасьев? Вот он, драгоценный (у него все драгоценные, когда злится). Так, три танкиста, три весёлых друга. Как товарища майора снимать будете?»
Говорю, что мы об этом не думали и что товарищ майор сам стал красить, это его инициатива. У Бати один ответ: ты старший – ты за всё отвечаешь, а если что случится, знаешь, что с тобой будет. И комедь эта тебе может боком выйти. Хотя, судя по выражению его лица, ему самому эта «комедь» не неприятна. Хотя, нарушение субординации.
И наступил критический момент. Замполит понял, что ему некуда деваться. Он докрасил доверху, а на том скате выкрашено, как и всё вокруг. Увидал комбата и спрашивает: «Товарищ подполковник, а как здесь слезают?» Батя отвечает, что он не должен вмешиваться в работу в присутствии старшего (кивок в мою сторону), пока работа идёт нормально и что вопрос слезания – в моей компетенции.
Что делать, я не знал, но Медный Лоб замахал руками. Наверно, скользко ему было. Он шлёпнулся на свой круглый пузик и поехал по свежеокрашенной кровле, что-то крича и пытаясь схватиться руками за что-либо, переворачиваясь с пузика на спину. Верёвка была достаточно длинной и он повис под обрезом крыши, вопя всякие слова.
Мы его, конечно, сняли, поставив две лестницы. Вывозились в краске отчаянно, но как он был извазюкан, так это не сказать. Он обиделся на нас, что мы снимали его, как мешок, а не как старшего офицера, заместителя командира полка. Он так и выразился. Что он хотел этим сказать, не знаю, но думаю, что если бы внутри этого обмундирования что-либо было ценное, грузили бы осторожнее. А так – мешок он и есть мешок.
После ночных стрельб чистили оружие, как всегда, оголясь по пояс, чтоб не обляпаться маслом. Потом помыться, одеться и в столовку. Ну и выскочил из ружкомнаты по-быстрому, а то наберётся толпа у раковин, на повороте чуть не сшиб старшину. Не книксен же перед ним делать, в самом деле! «Виноват, товарищ старшина!» - и хотел бежать, но нет! Остановил. Мораль читать, сыпать своими афоризмами.
«Куда бегом? Команды в атаку не было. Старшина роты идёт, а курсант без головы летит. А здесь армия, а не институт, здесь всегда думать надо. Смотреть надо по сторонам.» И понесло его. Мы знали наизусть все его афоризмы. «Некоторые солдаты чистят обувь в сапогах, в то время как чистить их надо утром на свежую голову.» «Танкист должен выглядеть так, чтобы как баба увидала, сразу решила: этому я дам.» И так далее и без конца. Чтоб тебе, макарон!
Во, команда к построению, а я не умылся. Конечно, старшина момента не упустит: что же это, не помывшись, в строй? Бегом к раковине, по лицу и рукам водой, - и за гимнастёрку. Пуговица от воротника отлетела, щёлк по полу. Пришить не успеть, вдруг не заметит. Ага, щас! Он только рот раскрыл: “Рота…” – и увидал, макарон.
«Застегнись.»- спокойно так. «Пуговица оторвалась, товарищ старшина.» Он настойчивее, уже по Уставу: «Застегнитесь, товарищ курсант!» Показываю пуговицу: «Только что оторвалась, товарищ старшина.» - «Вы слышали, что я вам приказываю застегнуться, товарищ курсант! Немедленно застегнитесь!» Ну, макарон! Пуговица – вот она, как застегнуться? А он уже землю роет копытами. Уже голосит: «Выйти из строя!» Вышел. «Застегнитесь, товарищ курсант!»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На материале биографий Уинстона Черчилля и Джорджа Оруэлла автор показывает, что два этих непохожих друг на друга человека больше других своих современников повлияли на идеологическое устройство послевоенного западного общества. Их оружием было слово, а их книги и выступления и сегодня оказывают огромное влияние на миллионы людей. Сосредоточившись на самом плодотворном отрезке их жизней – 1930х–1940-х годах, Томас Рикс не только рисует точные психологические портреты своих героев, но и воссоздает картину жизни Британской империи того периода во всем ее блеске и нищете – с колониальными устремлениями и классовыми противоречиями, фатальной политикой умиротворения и увлечением фашизмом со стороны правящей элиты.
Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.
За две недели до тридцатилетия Марк Болан погиб в трагической катастрофе. Машина, пассажиром которой был рок–идол, ехала рано утром по одной из узких дорог Южного Лондона, и когда на её пути оказался горбатый железнодорожный мост, она потеряла управление и врезалась в дерево. Он скончался мгновенно. В тот же день национальные газеты поместили новость об этой роковой катастрофе на первых страницах. Мир поп музыки был ошеломлён. Сотни поклонников оплакивали смерть своего идола, едва не превратив его похороны в балаган, и по сей день к месту катастрофы совершаются постоянные паломничества с целью повесить на это дерево наивные, но нежные и искренние послания. Хотя утверждение, что гибель Марка Болана следовала образцам многих его предшественников спорно, тем не менее, обозревателя эфемерного мира рок–н–ролла со всеми его эксцессами и крайностями можно простить за тот вывод, что предпосылкой к звёздности является готовность претендента умереть насильственной смертью до своего тридцатилетия, находясь на вершине своей карьеры.
Часто слышишь, «Если ты помнишь шестидесятые, тебя там не было». И это отчасти правда, так как никогда не было выпито, не скурено книг и не использовано всевозможных ингредиентов больше, чем тогда. Но единственной слабостью Таппи Райта были женщины. Отсюда и ясность его воспоминаний определённо самого невероятного периода во всемирной истории, ядро, которого в британской культуре, думаю, составляло всего каких–нибудь пять сотен человек, и Таппи Райт был в эпицентре этого кратковременного вихря, который изменил мир. Эту книгу будешь читать и перечитывать, часто возвращаясь к уже прочитанному.
Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.