Жена смотрителя зоопарка - [51]

А Ян между тем все глубже погружался в работу подполья и преподавал общую биологию и паразитологию на фармацевтическом и зубоврачебном факультетах варшавского «летучего университета». Классы были маленькие, места для встреч то и дело менялись; чтобы их не раскрыли, приходилось переезжать с одного конца Варшавы на другой, заниматься на частных квартирах, в техникумах, церквях, на предприятиях и в монастырях, работая и в стенах гетто, и за его пределами. Тут были начальная школа и бакалавриат, выдавались дипломы по медицине и другим наукам, несмотря на нехватку библиотек, лабораторий и классных комнат. И какая горькая ирония была в том, что врачи из гетто могли лишь утешать умирающих пациентов, которых исцелила бы толика еды и лекарств, в то же время они преподавали самую современную медицину будущим поколениям докторов. В самом начале войны, желая лишить страну лидеров, нацисты схватили и расстреляли бóльшую часть польской интеллигенции, затем объявили вне закона образование и прессу. Эта стратегия имела обратные результаты: обучение сделалось опасно притягательным, а кроме того, выжившая интеллигенция, лишенная работы, получила возможность сосредоточить все свои усилия на подрывной деятельности. Массово читаемые газеты циркулировали и в городе, и в гетто, где их зачастую оставляли где-нибудь в еврейских туалетах (которых немцы старательнейшим образом избегали). В период тотального разрушения процветали библиотеки, колледжи, театр, проводились даже тайные общеваршавские чемпионаты по футболу.

К весне 1942 года поток «гостей» в зоопарке возобновился, они прятались в клетках, в сараях и чуланах, где пытались заниматься повседневными делами, хотя и пребывали в состоянии постоянной паники. Знакомые с планировкой дома, они наверняка подшучивали над чьими-нибудь неуклюжими шагами, детской беготней, топотом копыт и лап, громыханием дверей, телефонными звонками и случавшимися время от времени пронзительными воплями поссорившихся животных. Во всяком случае, в эпоху радио они привыкли воспринимать информацию на слух, дорисовывая мысленные образы.

Антонина переживала за судьбу их подруги, скульптора Магдалены Гросс, чья жизнь и искусство пошли под откос с началом бомбежек зоопарка, который был для нее не только мастерской под открытым небом, но еще и вотчиной, царством ее творчества и компасом, задававшим направление всей ее жизни. Антонина писала в своем дневнике, какой восторг испытывала Гросс, наблюдая за животными, поглощавшими все ее внимание. Глядя на их ужимки, она забывалась на целые часы – подобное забвение хорошо знакомо зоологу. Ян, который всю жизнь поклонялся тому, что он называл «пластическими искусствами», тоже безгранично восхищался ее работами.

Гросс специализировалась на небольших скульптурах. Она успела изваять около двух дюжин животных, и они получились как живые, схваченные в миг привычного движения или наделенные явными человеческими чертами. Потягивающийся верблюд, который стоял, расставив ноги и запрокинув голову себе на горб. Юная лама с настороженными ушами, высматривающая что-нибудь вкусное. Опасливая японская гусыня, устремившая в небо острый клюв и посматривающая на зрителя, словно «красивая, но безмозглая женщина», как поясняла сама Гросс. Фламинго, идущий походкой Чарли Чаплина, пойманный в тот момент, когда он отрывает от земли правую ногу. Фазаний петух, устроивший смотр своему гарему. Экзотическая курочка, которая, ссутулившись, быстро шагает, «словно покупатель, озабоченный только тем, как бы ему достать селедки». Олень, вскинувший голову, как будто напуганный каким-то звуком. Цапля с блестящими глазами и длинным, крепким клювом, с изящно обрисованными плечами, спрятавшая нос глубоко в пушистое оперенье на груди, – в ней Магдалена видела самое себя. Долговязый марабу, втянувший голову в плечи. Лось, втягивающий носом воздух в поисках лосихи. Задиристый петух, готовый нарваться на неприятности и вращающий бешеным глазом.

Гросс выискивала мельчайшие детали, уникальные черты для каждого животного: как оно изгибает ноги и плечи в поисках равновесия, как угрожает соперникам, выказывает эмоции. Она наслаждалась тончайшими линиями сочленений, сгибая собственные руки и ноги, чтобы понять, как связаны между собой мускулы и кости ее моделей. Яна, ставшего для Магдалены Гросс советником, завораживала анатомия животных, их пластика и соразмерность всех частей, способность сохранять равновесие – как птица, например, носит компактное, гладкое тело на двух похожих на веточки ногах, тогда как млекопитающим, при всем разнообразии их форм, требуется четыре массивные лапы. Пока он изучал в колледже агротехнику, зоологию и изящные искусства, на него, вполне вероятно, оказала влияние чарующая классика Дарси Томпсона – «О росте и форме» (1917), исследование по биологический инженерии. Гросс же тратила месяцы на создание каждой скульптуры. Чтобы выбрать из набора движений одну позу, воплощающую животное, требуются время и страстная увлеченность, восторженное воображение, которому Гросс отдавалась без остатка. Радость сквозит во всех ее скульптурах.