Жемчужина, сломавшая свою раковину - [32]

И все же я была счастлива, что, как и прежде, могу гонять в футбол и отрабатывать броски тхэквондо — недавно мы с мальчишками страшно увлеклись этим боевым искусством.

В тот день у нас дома не оказалось красного жгучего перца, а папа-джан любил острые блюда. Этот-то перец и изменил всю мою жизнь.

Абдулла, Ашраф, Муньер и я шагали по нашей улочке. Так наша дружная четверка изо дня в день возвращалась из школы. Обычно, дойдя до дома, мы с братом сворачивали во двор, а мальчики отправлялись дальше — в свои ветхие маленькие домишки. Наш был побольше, но находился в таком же плачевном состоянии. Нельзя сказать, что люди в деревне как-то особенно бедствовали, однако бродячим собакам, привыкшим рыться в отходах, поживиться было практически нечем.

Иногда мы брели притихшие и усталые, иногда с криками и воплями неслись по пыльной дороге, на ходу перебрасывая друг другу пустую консервную банку, или устраивали забег — кто первым добежит до дома старой злой Халимы, спрятанного за каменной изгородью с железной калиткой ярко-голубого цвета.

Сегодня мы с Абдуллой шагали рядом. Наши с ним отношения были чуть иными, чуть более теплыми, чем с остальными. Абдулла привычным дружеским жестом обхватил меня рукой за плечи и, привалившись ко мне всем телом, принялся дразнить Ашрафа. Тот ответил боевым приемом — высоко подпрыгнув, вскинул ногу и лягнул пяткой воздух. Правда, прыжок был далеко не таким высоким, как ему казалось. Мы уверяли нашего друга, что его воображаемый удар пришелся бы противнику разве что по бедру, Ашраф же считал, что его башмак просвистел у нас перед самым носом. Муньер саркастично хмыкнул. Похоже, ему надоело, что Ашраф постоянно практикует на нем свои удары.

Наше увлечение боевыми искусствами превратилось в нечто вроде эпидемии. Мы без конца листали глянцевые журналы, где были изображены наши кумиры — бойцы тхэквондо, прыгающие, словно кузнечики, и вскидывающие ноги выше головы. Нам ужасно хотелось быть похожими на них, и мы старательно копировали их позы и движения.

А еще мы постоянно дрались. Играя. Не придавая нашим схваткам особого значения. Иногда я приходила домой с синяками по всему телу. Однажды, сражаясь с Ашрафом, подвернула ногу, едва дотащилась до дому и потом целую неделю хромала. Я сказала маме-джан, что споткнулась о камень, понимая, что истинная причина травмы — драка — вряд ли вызовет у нее одобрение, даже несмотря на советы вести себя так, как подобает мальчишке.

Но мне наши сражения нравились. И особенно нравился тот момент, когда Абдулла, который, конечно же, был сильнее, неизбежно брал верх, заламывая мне руку за спину. Я испытывала приятный трепет, когда он оказывался так близко. Хотелось, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, даже несмотря на хрустящие суставы, когда рука, казалось, вот-вот выскочит из плеча. При этом я все же ухитрялась схватить Абдуллу свободой рукой за локоть, чувствуя, как под моими пальцами напрягаются его крепкие мускулы. Дыхание Абдуллы согревало мой затылок, странное чувство опасности и одновременно бесшабашной радости охватывало меня с необыкновенной силой. Вероятно, поэтому я так часто и становилась инициатором наших с Абдуллой боев.

Именно такой возней мы были заняты, когда мама-джан вышла от соседей с пригоршней стручков красного перца, завернутых в уголок голубой паранджи. Трудно было найти менее подходящий момент для встречи с мамой. Она заметила нас как раз в ту секунду, когда, получив подножку от Абдуллы, я грохнулась на землю, а он с довольной улыбкой победителя уселся на меня верхом и принялся отчаянно тузить по ребрам.

— Рахим!

Я услышала резкий окрик мамы-джан, полный гнева и ужаса. Краешком глаза увидела ее вылинявшую голубую паранджу. Внутри у меня все оборвалось.

Абдулла, должно быть, уловил мой испуг и понял: что-то случилось. Он вскинул голову, увидел мою маму и тут же вскочил на ноги. Ее окаменевшее лицо было красноречивее любых слов. Абдулла протянул мне руку, чтобы я могла подняться.

— Все в порядке, — пробормотала я, отряхивая пыль с одежды и стараясь не встречаться взглядом с укоризненным взглядом мамы-джан.

— Салам, — смущенно поздоровался Абдулла. Муньер и Ашраф, вспомнив о хороших манерах, эхом повторили приветствие.

Мама-джан резко повернулась и исчезла за воротами нашего дома.

— Что случилось? Кажется, твоя мама чем-то недовольна?

— Ой, да ничего страшного. Она вечно ругается, что я возвращаюсь домой весь в пыли. Лишняя стирка, сам понимаешь.

Но Абдулла посматривал на меня с недоверием. Мой друг знал, что такое получить нагоняй от матери за испорченную одежду, и он видел реакцию моей мамы — судя по всему, за ней крылась какая-то иная, более серьезная причина.

Я же не решалась поднять глаза на Абдуллу, чувствуя, как краска заливает щеки. Моя мама видела нечто совсем иное, чем обычную потасовку подростков в дорожной пыли. Мама-джан видела свою дочь, валяющуюся посреди улицы, и сидящего на ней верхом мальчика. Позорнее зрелище вряд ли можно себе представить.

Мне не хотелось идти домой, но я понимала: откладывать встречу с рассерженной мамой не стоит, будет только хуже.