Желтый караван - [51]
В центре стола появилась бутылка с джином. Хозяин одним движением наполнил две рюмки. Он уже сидел и оглядывался в поисках отставших. За моей спиной, пробурчав что-то вроде «урра!», со звуком мокрой тряпки упал с телевизора Николай Николаевич. Галя внесла журчащую сковороду.
— Мне алкоголь помешает, — сказал я.
— А сегодня дела вам не будет, — показал на потолок хозяин, — теперь до нашего сумасшедшего Петра не достучишься до утра. Долбанет еще из своего шестнадцатого калибра.
— Заночуете, — сухо распорядилась хозяйка, — автобус-то последний, — она повернулась к часам, мигавшим со стены золотой секундной стрелкой, — уж минут через десять на станцию пройдет.
— Раньше приехать я не мог. Дежурил. И электричка…
— Со свиданьицем! — хозяин запрокинул щетинистую голову.
— Курр-ням? — спросил Николай Николаевич, с Галиного плеча заглядывая к ней в тарелку.
— Ну? — покосился на него хозяин. — А ты думал? Дать? — Он оторвал от куриной ноги половину и швырнул кусок в угол.
— У него свое блюдце есть, — упрекнула хозяйка. Черты ее лица были тонкие, даже намекавшие на некую «античность», но обеспокоенные злой заботой. Ей не хватало безмятежности. Она, наверное, становилась красивой, когда спала…
— Блюдце! У всех есть! Свое место, — хозяин показал на потолок. — Так вы в сумасшедшем доме работаете? Днем! А мы тут и ночью! Женаты? Дети? Машина?
— Нет. Я пока…
— Правильно! Погулять хорошо! Хотя, — хозяин показал на потолок, — и бирюком-то сидеть вон! Как у вас там в медицине считается? Воздержание-то?
— Отец, — кивнула на Галю хозяйка, — язык-то!
— Да большая уж! (Галя улыбнулась, потупясь.) Это я к нему веду, к Петру! Лариска-то, жена его, уж лет пятнадцать как померла.
— Он один со странностями в семье? — кивнул на потолок и я.
— Ничего, не волнуйтесь, нам одного хватит, — сказала хозяйка. Перед хозяином на тарелке оказалась в этот момент одинокая рыба, смотревшая на него хитрым глазом.
— Закуска, — пояснил он и ударил рыбу вилкой, как острогой, но — мимо. Галя засмеялась. Детское еще лицо. Пухлые щеки, широковатый нос. Отцовских глазищ она не унаследовала, «утонченных» черт матери — тоже. Она разглядывала меня украдкой, быстро отводя взгляд.
— Вы хоть расскажите пока о нем, — показал я на потолок. Но все молча доедали курицу.
— Мать, теперь чаю нам плескани! — выпрямился хозяин. — Что, док? Отошли ножонки-то? Что ж Василий-то наш? Не проводил! Скажет, мол, замотался. Небось супруга прищучила. Характера у него нет. Географ! Помню, у нас тоже… географ в школе был. Здесь. Пал Палыч такой. И что мы только на той географии не творили! И пищали, и кидались, и девкам — жуков за шиворот. А Пал Палыч только посмотрит жалостно и все про свой Цейлон. А на черта нам Цейлон? Слабохарактерный!
— Добрый он был, — сказала Галя, — он умер в этом году.
— Довели, — подтвердила хозяйка. Бирюзовые глаза ее ничего не выражали. Тут Галя почему-то посмотрела на темное окно.
— А с этим, нашим, — показал на потолок хозяин, — они дружили сильно, хотя тому было за семьдесят, а нашему и пятидесяти нет. И наш-то, бешеный, на днях возьми и спроси, мол, не заходил Пал Палыч с кладбища?
— Пап! Он же не так сказал! — Галя смотрела на окно.
— Все не так, да все с вывертом, — хозяин потянул с блюдца чай. Его отражение в блюдце, однако, осталось на месте, и его кошачий глаз смотрел из блюдца на меня.
Выше занавески в оконном стекле отражался рожок люстры, повисший среди редких уже и крупных хлопьев сходящей на нет метели. Рядом с рожком за окном явно двигалось что-то неопределенное. Я бы подумал, что это лицо, но просвечивающее, с дырами вместо глаз.
— Ветка, — сказала Галя. Но в ее тоне были и вопрос и страх.
— Тоже он на днях, — хозяин глядел на меня из блюдца, но палец его тянулся к потолку, — мол, такие, как Пал Палыч, живут вечно!
Я подумал, что со стороны мы, со своими постоянно обращенными к потолку жестами, напоминаем, наверное, толкователей Библии, рассуждающих за чаем о высших силах.
Со стороны на нас уставился как раз Николай Николаевич, но затем он (это меня уж вовсе насторожило) уставился на то же окно, и уши его стали торчком, а вертикальные щели зрачков превратились в черные отверстия двустволки.
— А с руками у него, у Петра, еще с того года, — хозяин отставил блюдце, начиная, кажется, разговор по существу. Он встал и погасил люстру. Галя, поглядывая на окно, снова поместила в центр стола лампу под зеленым абажуром.
Обстановка стала интимной, но и зловещей. Теперь вокруг нас зашевелились на стенах наши черные, изломанные двойники.
— Суставы у него опухли! — хозяин показал себе на локти и себе же — на колени. — Но началось с рук! Потом ходить стал плохо. Да и сейчас… что говорить? Еле-еле! Лечился. Сами знаете, что от вас толку! — он согнулся (с локтем на колене) в позе «Мыслителя». — Болезнь, я считаю, сама приходит, сама уходит. Раньше хоть бабки-знахарки были… А так… был ишак, так он и есть. С марта засел дома. Входить не велит. Мол, я этот чердак всей трудовой жизнью заработал и — отзынь на пять лаптей! Мол, мне, безногому, провиант подавайте, а остальное — не ваше, мол, курячье дело. Понял? Тут он, правда, не меньше разов пяти за лето в город мотался. С чемоданом со своим здоровым, не говоря зачем и приветов не передавая. Ковыляет, глянь, с самой зорьки на самый утренний автобус. А у Василия ни разу не был…
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Роман «Зомби» о следователе, который сталкивается с человеком, действующим и после смерти. Но эта мистика оборачивается реальным криминалом.
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Новый роман «Двенадцать обреченных» — история распутывания героем нитей иезуитски придуманного маньяком плана по уничтожению свидетелей… При этом сам герой должен был тоже погибнуть, если бы не его поразительная находчивость.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Россия, Сибирь. 2008 год. Сюда, в небольшой город под видом актеров приезжают два неприметных американца. На самом деле они планируют совершить здесь массовое сатанинское убийство, которое навсегда изменит историю планеты так, как хотят того Силы Зла. В этом им помогают местные преступники и продажные сотрудники милиции. Но не всем по нраву этот мистический и темный план. Ему противостоят члены некоего Тайного Братства. И, конечно же, наш главный герой, находящийся не в самой лучшей форме.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.
Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…