Желтый караван - [50]

— Поворот на Малиновскую! Слышь?

Дверь крякнула, я спрыгнул в сугроб, вспорхнувший сухой пылью, а автобус, мертвенно-белый, со слепыми окнами, бесшумно пропал в метели, став перед тем, как мне показалось, прозрачным и невесомым. Чуть заметные грядки обозначали тропу, до краев наполненную рыхлым снегом.

Там, куда направлялась эта тропа, временами показывались из мути две или три кучки домов, вернее, акварельные намеки на них, окруженные набросками деревьев. Ближайшая деревня и была, вероятно, Малиновской — местопребыванием некоего клана, возглавляемого сумасшедшим убийцей.

Я спрыгнул на тропу, как в ручей. Жгучие браслеты сжали щиколотки, куртку стянул мороз. Оставалось утешаться сознанием, что не сразу все-таки я дал загнать себя на эту тропку-ловушку, что целую неделю уговаривал меня тихий Василь Василич, лучший друг. Въедливо (как в классе, наверное) повторял и повторял он рассказ о старинном деревенском клане во главе с его старшим братом Петей, который, выйдя «по артриту» на инвалидность, тут же сошел с ума и подозревался кланом в убийстве. Но оглашать страшные события клан пока не желал, требуя сначала заключение психиатра «по знакомству». Добившись моего согласия, лучший друг Василь Василич бросил меня: почему-то не встретил ни в электричке, ни на станции.

Я оказался в ложбине, на зеркале льда, и увидел над откосом уже довольно густыми мазками обозначенные крыши. Вспыхнул черный прямоугольник распахнувшейся двери, тут же размытый паром и метелью.

Мне показалось, что я знаю, где живут Точилкины — никак, вон в том, желтом (цвет проступал с трудом) доме с мансардой. Тихий учитель так и говорил: «Два этажа, дом желтый» Фасад дома напомнил медовый пряник с въевшейся в рельеф сахарной пудрой.

Ступени пискнули. Где-то вопросительно вякнула собака. В сенях зашлепали тапочки. В этот момент я подумал, что наступает вечер и я окончательно влип в нехорошую историю. Проступила во мраке за дверью длинная женская фигура в чем-то слишком зеленом, с ярко-рыжей головой.

Голубые, злые глазки.

— Точилкины тут живут?

— И что?

— Меня Василь Василич прислал. Тут живут Точилкины?

— А вы врач, что ли?

— Да. Он очень просил приехать.

— Лучше б на той неделе. А стаж-то у вас какой?

— Пять лет, — соврал я. По-моему, она не поверила.

Метель тут облепила мне лицо словно мокрой паутиной. Я выплюнул снег и под зеленым рукавом проскользнул в сени, в омут тепла, пахнущего кожей и табаком. Задел хрипло буркнувшее ведро, нащупал ручку следующей двери.

Зеленый абажур настольной лампы. Целый костер из отражений лампы на стекле и металле — в углу. Из-за абажура выглянуло девичье личико, справа от него засветилась круглая, стриженая голова над спинкой кресла. Рядом — еще голова — кошачья. Оба смотрели на что-то возле двери. На включенный телевизор.

— Серега? — из-за спинки кресла высунулась вялая, бледная рука, сложенная «лопаткой» для рукопожатия. Я пожал ее.

— Слышь, мать? Этого-то убили! Точно я говорил!

— Василий-то твой, смотри! Прислал все ж он доктора-то!

— Да не может быть! — не поверил хозяин. Кот было вытаращился на меня, но, безусловно поверив хозяину, опять уставился на экран. Передача была подходящей — давали детектив. Несколько растерянных героев топтались возле трупа. У всех волосы стояли дыбом. Через секунду я, правда, догадался, в чем дело, — шляпа на одном из новых персонажей превратилась в цилиндр.

— У вас сгорел электролит, — поставил я наугад диагноз.

— А вы понимаете, что ли? — удивился хозяин. — Вы ж, вон говорят, врач.

Он выбрался из кресла, зевнул, хлопая себя ладонью по губам, и сбросил кота на пол.

— Тогда я эту страсть прикрою, — он выключил телевизор, — электролит ежели сгорел. Девки! На стол собирайте!

Черный кот застыл врастопырку посреди комнаты. Через него перешагивали.

Вспыхнула люстра, и возникла вокруг очень приличная гостиная, уставленная пухлыми «горстями» кресел, с холодным костром хрустальной «горки» в одном углу и книжным шкафом, словно отлитым из темного стекла — в другом.

Хозяйка появилась с букетом из ножей и вилок.

— Юрий Василич, — протянул вялую руку хозяин, мало похожий на брата-географа: короткий, глазастый, с дореволюционными усами в виде фигурной скобки, отделяющей улыбающийся рот и запавший подбородок от остального. — Мать кличут Тамарой, а эту — Галкой.

— Николай Михайлович, — представился я, одернув пиджак. Кот тут же дернул хвостом.

— Эге! Тезка, — показал хозяин на кота. — Николай Николаевич!

Николай Николаевич взлетел на телевизор и оттуда стал смотреть, чем собираются потчевать.

Мне садиться за стол в этом доме совсем не хотелось. В таких случаях психиатр сразу теряет инициативу. Тем более молодой. Ни тебе бороды, ни брюха. За таким столом я мог разве что робко направлять течение беседы. Вот за рабочим столом задаю вопросы я, я веду в нужный угол, где теряются все пышные одежды, рушатся все «ролевые» нагромождения…

А здесь нагромоздили посуды.

Галя сновала между «горкой» и столом, разжигая хрустальный костер на скатерти. Взмахивала «конским хвостом», широкими рукавами. Халат было распахнулся, и она запахнула его неловким, резким жестом. Хозяйка вспыхивала под люстрой огненной головой, хозяин, из-за усов и глазищ похожий на кота, застыл в позе пловца после команды «внимание», кот в такой же позе свесился с телевизора.