Желтый. История цвета - [46]

Сначала под «желтой опасностью» подразумевали Китай, который тогда стал пробуждаться, и это было заметно во многих областях жизни, затем – Японию, которая проявила ярый милитаризм в кровопролитной войне с Россией в 1904–1905 годах. Некоторые политики даже боялись, что Китай и Япония станут союзниками и тут «желтая опасность» встанет во весь рост. Позднее, в 1931–1932 годах, во время автопробега Бейрут – Пекин, трасса которого пролегала через Среднюю Азию, газеты и широкая публика называли его «Желтый рейд»: тут был определенный уничижительный смысл, или, во всяком случае, небезобидный намек. Видимо, почувствовав это, власти дали автопробегу другое, официальное название: «Миссия в Центральную Азию»[192].

Сегодня во Франции никто уже не говорит «желтые» о жителях Дальнего Востока и не называет мужчину или женщину из Азии «желтым» или «желтой». Сейчас говорят «уроженец Азии» или «уроженка Азии». Однако в мире спорта азиатский континент по-прежнему связан с желтым цветом: на олимпийском флаге с шестью кольцами, созданном в 1912 году, но впервые поднятом только на Играх 1920 года в Антверпене, Азию символизирует желтое кольцо[193]. Это не был выбор жителей Азии (штаб-квартира Международного олимпийского комитета находилась в Европе, сначала в Париже, затем в Лозанне), однако на сегодняшний день он, по-видимому, не вызывает возражений.

Неприметность, изгойство, модернизм

С 1850‐х годов и вплоть до Первой мировой войны роль желтого в повседневной жизни не только не усиливается (он успел отойти на задний план в первые десятилетия XIX века) – а становится еще скромнее. Тому есть несколько причин; и главную из них, скорее всего, следует искать в особенностях общественной морали в период второй примышленной революции. Как в Европе, так и в Соединенных Штатах большинство финансистов и крупных промышленников исповедуют протестантизм. Неудивительно поэтому, что с возрастанием производства товаров массового потребления возрастает и влияние протестантской морали. К чему это приводит в такой области, как цвет? К отказу от ярких красок: теперь любимые цвета – белый, черный, серый и коричневый; желтый, наравне с красным, становится первой жертвой протестантской морали, возникшей в XVI веке и еще не выдохшейся к веку XIX[194]. Как раз в это время химия красящих веществ бурно развивается, и благодаря ее успехам люди могли бы окружить себя сочными, разнообразными красками, не тратя на это много денег, – но повсюду, как и раньше, доминируют унылые, блеклые цвета. Поэтому в интерьерах и в домашнем текстиле, в городских квартирах и провинциальных домах обеспеченных классов можно увидеть лишь крохотные вкрапления желтого: золото и позолоту былых времен теперь заменила более или менее потемневшая бронза. В одежде желтого тоже осталось совсем мало: женщины носят его только изредка (причем исключительно брюнетки[195]), а мужчины не носят вообще: ни один мужчина не осмелится надеть желтое, если только он не хочет обратить на себя всеобщее внимание или сознательно нарушить общепринятые нормы поведения. Такой решительный отказ от желтого способствует популярности бежевого, оттенка, который появился сравнительно недавно, и встречаемость которого в женской и мужской одежде начиная с 1920–1930‐х годов будет неуклонно возрастать.

Другая причина изгнания желтого из повседневной жизни – его по-прежнему незавидное место в существующей системе ценностей и традиционном восприятии. Как на исходе Средневековья и в течение всего Нового времени, желтый в XIX веке остается нелюбимым цветом. Доказательством этого могут служить опросы общественного мнения, которые начинают проводиться в Германии в 1880‐х годах. Тема опроса – ваши любимые цвета и символика, которая у вас с ними связана. Все респонденты подчеркивают, что желтый цвет им неприятен и вызывает негативные ассоциации: среди шести базовых цветов он занимает последнее место – менее 3 % опрошенных называют его своим любимым цветом (у синего эта цифра составляет почти 50 %, у зеленого – от 18 до 20 %[196]), и многие, как в стародавние времена, называют его цветом лжи, зависти и обмана. На театральной сцене костюмы желтого цвета носят рогоносцы и обманутые жены; в политике его избегают, потому что у людей он до сих пор связан с представлением об измене и вероломстве. В 1889–1900 годах, во время забастовок на шахтах в Ле-Крёзо, параллельно уже существующим профсоюзам были организованы новые, впоследствии прозванные «желтыми профсоюзами»: они утверждали, что защищают права шахтеров, а на самом деле действовали в интересах шахтовладельцев (по крайней мере, так говорили их противники из «красных профсоюзов»). «Желтые профсоюзы» не поддерживали забастовку, называли себя представителями «правого крыла» пролетариата или даже революционного движения, выступающего против «красных», то есть противниками социалистов (а позднее противниками коммунистов)[197].

В данном случае желтый цвет символизирует обман во всех его аспектах: перед нами и обманщики, и обманутые! Но это далеко не единственная негативная коннотация желтого, есть и другие. У желтого повсюду отвратительная репутация, доказательства этого можно найти в лексике разных европейских языков. По-итальянски «желтый» (giallo) значит «предатель»; в английском арго «желтая собака» (yellow dog) значит «трус», скандальные бульварные газеты с 1900‐х годов называются «желтой прессой» (the yellow press). То же самое мы наблюдаем и в других языках: на немецком gelber Laune sein значит «злиться» (буквально: быть в желтом настроении); по-голландски gele verhalen vertellen значит «врать» (буквально: «рассказывать желтые истории»). Глагол «желтеть» и во французском, и в языках других европейских стран (jaunir; to turn yellow; vergilben; ingiallire) помимо буквального – становиться желтым – имеет и переносный, негативный смысл: «становиться грязным», «засыхать», «изнашиваться», «стареть», «плесневеть», «гнить» и так далее. Как в старинной форме, так и в современной, язык безжалостен к желтому цвету, который вначале бывает очень красивым, но быстро блекнет либо пачкается.