Желтый. История цвета - [42]

Шрифт
Интервал

.

Если обратиться к грамматике и лингвистике, то все словари подчеркивают, что слово «желтый» может быть и прилагательным, и существительным. Желтому как прилагательному в них дается следующее определение: «Имеющий цвет золота, лимона или шафрана». Эту фразу нельзя назвать определением в полном смысле слова, но интересно, что желтый цвет в ней снова ассоциируется с золотом; а еще из нее мы узнаём, что в XVII–XVIII веках лимон стал общеизвестным и доступным фруктом во Франции (в Средние века французы его еще не знали). А существительному «желтый» словари дают совсем уж бедное и ни о чем не говорящее определение: «Цвет того, что является желтым». Впрочем, такая же тавтология встречается и в определениях всех прочих цветов. Но что еще мог сказать автор словаря? Какое определение можно предложить для этого слова даже и сегодня? Сказать, что желтый – цвет, находящийся в спектре в таком-то волновом диапазоне, не будет ошибкой, но такое определение может удовлетворить только физика. А что оно может дать специалисту по гуманитарным наукам? Как я уже писал в начале этой книги, абсолютно ничего.

В начале статьи «Желтый» в своем «Всеобщем словаре» Антуан Фюретьер делает любопытное замечание, которое подхватят почти все его последователи: «Желтый – очень яркий цвет, который отражает свет почти так же сильно, как белый ‹…› Поэтому художники рисуют желтым солнечные лучи»[168]. И еще добавляет, что различаются пять оттенков желтого: желтоватый, бледно-желтый, лимонно-желтый, палевый и золотистый. Однако о ньютоновском спектре он, похоже, не имеет понятия, поскольку нигде не указывает, что желтый, с одной стороны, близок к зеленому, а с другой – к оранжевому. Но в более поздних словарях, вышедших в XVIII веке, мы все же находим такое указание. Вообще говоря, в течение века Просвещения в рассуждениях о цветах все больше и больше места уделяется физике и химии. Равно как и красильному делу: авторы подробно перечисляют основные красители, которыми пользуются их современники. Вместе с тем по какой-то неизвестной причине о красках и пигментах для живописи у всех сказано очень мало. Только «неаполитанский желтый» иногда удостаивается краткой характеристики. Почему именно он и только он? Трудно сказать. Возможно, считалось, что этот пигмент способен дать самые красивые оттенки желтого, близкие к белому или к цвету слоновой кости? Или же он самый дорогой, либо самый необычный из пигментов, ведь он вырабатывается из вулканической породы, добытой на склонах Везувия? Или же, напротив, потому, что в век Просвещения он, несмотря на свою высокую токсичность, стал самым любимым пигментом у великих мастеров? Как в словарях «слов», так и в словарях «слов и вещей» – таких, как словарь Фюретьера – приводятся пословицы и поговорки, раскрывающие смысл статьи. Среди наиболее часто встречающихся: «желтый холст» (грубый холст для хозяйственных надобностей, более или менее выраженного бежевого цвета); «быть желтым, как айва» (страдать какой-либо болезнью, в особенности желтухой); «рассказывать желтые истории» (рассказывать небылицы; похожим образом употреблялся синий, означающий нечто схожее – «рассказывать синие истории»); «выставить кого-либо желторотым» (показать всем, что он простофиля или же несмышленыш и несет вздор). Фюретьер объясняет, что слово «желторотый» пришло из профессионального жаргона сокольничих: так говорят о молодом соколе с желтым клювом, который еще не умеет охотиться[169]. У наших авторов вы не найдете упоминаний о желтой расе, или о желтой лихорадке, или о «желтом смехе»; зато большинство из них указывают на обычай мазать желтой краской двери и окна в доме того, кто был объявлен банкротом. Как мы видели, подобный обычай существовал еще в позднем Средневековье и в XVI столетии, но его жертвами становились те, кто предал короля или отечество, как, например, знаменитый коннетабль де Бурбон. Похоже, при Старом режиме банкротство стало считаться более тяжким преступлением, чем государственная измена, если именно за него теперь было положено такое наказание.

Помимо субстантивированного прилагательного «желтый», в словарях приводятся еще глаголы «желтеть» и «желтить». В буквальном смысле их значение объясняется кратко: «становиться желтым» и «красить в желтое». Но в переносном смысле они приводят несколько синонимов того и другого, одинаково неприятных по смыслу: «желтеть» – стареть, пачкаться, вянуть, плесневеть, гнить. Как далеко мы сейчас от золота, от солнца и его благодатных лучей! Глагол «желтеть» заставляет желтый цвет повернуться к нам негативной стороной, раскрывает его связь не только с ложью и предательством – это наследие Средневековья не исчезло в век Просвещения, – но также с болезнью, старением, грязью, плесенью и гниением. И эти ассоциации сохранятся вплоть до наших дней.

Среди существительных, образованных от прилагательного «желтый», в словарях фигурирует одно только слово – «желтуха». Эта болезнь, очевидно, в то время была хорошо известна; ей дается определение: «избыток желчи, которая растекается по всему телу и желтит кожу»


Еще от автора Мишель Пастуро
Красный

Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.


Синий

Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.


Дьявольская материя

Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.


Зеленый

Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.


Черный

Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.


Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола

Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.


Рекомендуем почитать
Исследования о самовольной смерти

Исторический очерк философских воззрений и законодательств о самоубийстве.


Как нас обманывают СМИ. Манипуляция информацией

Ни для кого не секрет, что современные СМИ оказывают значительное влияние на политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общества. Но можем ли мы безоговорочно им доверять в эпоху постправды и фейковых новостей?Сергей Ильченко — доцент кафедры телерадиожурналистики СПбГУ, автор и ведущий многочисленных теле- и радиопрограмм — настойчиво и последовательно борется с фейковой журналистикой. Автор ярко, конкретно и подробно описывает работу российских и зарубежных СМИ, раскрывает приемы, при помощи которых нас вводят в заблуждение и навязывают «правильный» взгляд на современные события и на исторические факты.Помимо того что вы познакомитесь с основными приемами манипуляции, пропаганды и рекламы, научитесь отличать праву от вымысла, вы узнаете, как вводят в заблуждение читателей, телезрителей и даже радиослушателей.


Очерки истории европейской культуры нового времени

Книга известного политолога и публициста Владимира Малинковича посвящена сложным проблемам развития культуры в Европе Нового времени. Речь идет, в первую очередь, о тех противоречивых тенденциях в истории европейских народов, которые вызваны сложностью поисков необходимого равновесия между процессами духовной и материальной жизни человека и общества. Главы книги посвящены проблемам гуманизма Ренессанса, культурному хаосу эпохи барокко, противоречиям того пути, который был предложен просветителями, творчеству Гоголя, европейскому декадансу, пессиместическим настроениям Антона Чехова, наконец, майскому, 1968 года, бунту французской молодежи против общества потребления.


Скифия глазами эллинов

Произведения античных писателей, открывающие начальные страницы отечественной истории, впервые рассмотрены в сочетании с памятниками изобразительного искусства VI-IV вв. до нашей эры. Собранные воедино, систематизированные и исследованные автором свидетельства великих греческих историков (Геродот), драматургов (Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан), ораторов (Исократ,Демосфен, Эсхин) и других великих представителей Древней Греции дают возможность воссоздать историю и культуру, этногеографию и фольклор, нравы и обычаи народов, населявших Восточную Европу, которую эллины называли Скифией.


Очерки по социологии культуры

Сборник статей социолога культуры, литературного критика и переводчика Б. В. Дубина (1946–2014) содержит наиболее яркие его работы. Автор рассматривает такие актуальные темы, как соотношение классики, массовой словесности и авангарда, литература как социальный институт (книгоиздание, библиотеки, премии, цензура и т. д.), «формульная» литература (исторический роман, боевик, фантастика, любовный роман), биография как литературная конструкция, идеология литературы, различные коммуникационные системы (телевидение, театр, музей, слухи, спорт) и т. д.


Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре

В книге собраны беседы с поэтами из России и Восточной Европы (Беларусь, Литва, Польша, Украина), работающими в Нью-Йорке и на его литературной орбите, о диаспоре, эмиграции и ее «волнах», родном и неродном языках, архитектуре и урбанизме, пересечении географических, политических и семиотических границ, точках отталкивания и притяжения между разными поколениями литературных диаспор конца XX – начала XXI в. «Общим местом» бесед служит Нью-Йорк, его городской, литературный и мифологический ландшафт, рассматриваемый сквозь призму языка и поэтических традиций и сопоставляемый с другими центрами русской и восточноевропейской культур в диаспоре и в метрополии.


Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Монография посвящена исследованию литературной репрезентации модной куклы в российских изданиях конца XVIII – начала XX века, ориентированных на женское воспитание. Среди значимых тем – шитье и рукоделие, культура одежды и контроль за телом, модное воспитание и будущее материнство. Наиболее полно регистр гендерных тем представлен в многочисленных текстах, изданных в формате «записок», «дневников» и «переписок» кукол. К ним примыкает разнообразная беллетристическая литература, посвященная игре с куклой.


Мода и искусство

Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.


Поэтика моды

Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.


Мужчина и женщина: Тело, мода, культура. СССР — оттепель

Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.