Желтый. История цвета - [40]

Шрифт
Интервал

Разумеется, эти умозрительные подсчеты – в какой-то мере анахронизм, но есть источник, из которого можно почерпнуть точные сведения о скромном месте желтого в материальной культуре и в быту в XVII–XVIII веках во Франции, а также, в той или иной степени, и в соседних странах. Это описи имущества умерших на момент кончины с оценкой стоимости каждого предмета. Для историка повседневности такие документы – настоящее сокровище: в них, как правило, скрупулезно перечисляются вещи покойника (посуда и кухонная утварь, рабочие инструменты, одежда, нательное и постельное белье, книги, гравюры, различные документы, товары и так далее). Учитывается абсолютно все. Например, когда очередь доходит до текстильных изделий, открывают все шкафы и сундуки, простыни и предметы одежды тщательно пересчитывают и подробно описывают, и, в частности, указывают цвет – это необходимый элемент идентификации. То же самое происходит с драпировками, коврами, одеялами и переплетами книг: нотариусы и их помощники нередко указывают их цвет, ибо в этих обстоятельствах, как и всегда, вещи различают по их цвету. Эти сведения вполне достоверны и дают некоторое представление о колорите окружающей среды в различных слоях общества в XVII–XVIII веках. Конечно, в этих описях упоминается и желтый цвет, но достаточно редко, тем более что он чаще встречается у простонародья, чем у зажиточных классов[155].

Читать эти описи и понимать их нелегко. Помимо обычных проблем, то есть старинной орфографии и неразборчивого курсивного почерка, – особенно в нотариальных документах – там полно местных либо диалектальных технических терминов, которых сегодня уже не существует, в частности применительно к тканям, то есть к основным носителям цвета. Возьмем для примера город Аржантёй, крупный сельскохозяйственный и виноградарский центр на берегу Сены, к северо-западу от Парижа: там сохранилось много описей XVII–XVIII веков[156]. В Аржантёе мелкая буржуазия и зажиточные ремесленники составляли значительную часть населения, так что большинство дошедших до нас описей касаются именно их[157]. Из этих документов мы узнаём, что в текстильных изделиях преобладающими цветами были коричневый, серый, черный и белый. Красный и зеленый встречаются нечасто, фиолетовый и синий – еще реже. И уж совсем редко – желтый: на протяжении всего XVII столетия едва наберется сорок упоминаний. Это главным образом одеяла и различные предметы одежды: юбки, нижние юбки, чепцы и передники. Несколько стульев с желтой обивкой, несколько подкладок из шерсти или тафты и несколько штук белья из грубого холста дополняют этот скудный перечень[158].

И вот что интересно: в этих немногочисленных упоминаниях нигде не уточняется оттенок желтого, хотя, когда речь идет о других цветах, оттенок порой бывает указан: например, серый может быть «светло-серым» или «черно-серым»; красный может быть «малиновым» или «алым», а зеленый – «весенним» или «болотным». Возможно, таких подробностей о желтом нет потому, что оценщик в них не нуждался: все нюансы желтого были одинаковой стоимости? С другой стороны, какие это могли быть нюансы? На картинах XVII и первых десятилетий XVIII века, где показаны интерьеры, желтые тона никогда не бывают по-настоящему желтыми: все они какие-то тусклые, ближе к бежевому, коричневому или золотистому, чем к зеленому. Тот оттенок, который мы называем лимонно-желтым или канареечным, можно увидеть только на натюрмортах, где изображены фрукты (айва, яблоки, груши). Однако в одежде и в обстановке домов такие оттенки желтого отсутствуют, по крайней мере если верить живописи, которая – и об этом надо напоминать себе постоянно – отнюдь не то же самое, что цветная фотография, и которую мы видим сегодня совсем не такой, какой она была изначально: за прошедшие века пигменты изменили цвет, а многочисленные слои лака где-то закрыли, а где-то исказили изображение. По этой причине для историка повседневности, интересующегося цветом, шедевры старых мастеров представляют собой ресурс, которым следует пользоваться с осторожностью: слишком велик разрыв не только между тем, что мы видим сегодня, и изначальным состоянием живописи, но и между колоритом картины и цветом людей, мест и предметов, каким он был в реальности[159].

Продолжим разговор о живописи и заглянем в руководства и сборники рецептов красок, изданные для художников в XVII–XVIII веках. Их было выпущено достаточно много (в частности, в Италии и в Испании). Задачи у этих книг разные, но все они очень много пишут о цветах, пигментах и рецептах. Вот почему возникает искушение сравнить количество строк, страниц или глав, посвященных каждому из основных цветов. В главах, где речь идет о технике приготовления и применения пигментов, больше всего внимания уделяется красному и синему; в книгах XVII века красный опережает синий; а в изданиях XVIII синий обгоняет красный (перемена, которая сама по себе – важное документальное свидетельство)[160]. За двумя лидерами гонки следуют зеленый и черный, далее фиолетовый, коричневый и золотистый. В этой расстановке участников, которая может удивить с точки зрения методологии, но зачастую и открыть немало полезного, желтый обычно плетется в хвосте, как если бы он считался маргинальным цветом, либо не представляющим большого интереса для художников


Еще от автора Мишель Пастуро
Красный

Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.


Синий

Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.


Дьявольская материя

Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.


Зеленый

Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.


Черный

Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.


Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола

Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.


Рекомендуем почитать
Очерки истории европейской культуры нового времени

Книга известного политолога и публициста Владимира Малинковича посвящена сложным проблемам развития культуры в Европе Нового времени. Речь идет, в первую очередь, о тех противоречивых тенденциях в истории европейских народов, которые вызваны сложностью поисков необходимого равновесия между процессами духовной и материальной жизни человека и общества. Главы книги посвящены проблемам гуманизма Ренессанса, культурному хаосу эпохи барокко, противоречиям того пути, который был предложен просветителями, творчеству Гоголя, европейскому декадансу, пессиместическим настроениям Антона Чехова, наконец, майскому, 1968 года, бунту французской молодежи против общества потребления.


Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры

По прошествии пяти лет после выхода предыдущей книги «По Фонтанке. Страницы истории петербургской культуры» мы предлагаем читателям продолжение наших прогулок по Фонтанке и близлежащим ее окрестностям. Герои книги – люди, оставившие яркий след в культурной истории нашей страны: Константин Батюшков, княгиня Зинаида Александровна Волконская, Александр Пушкин, Михаил Глинка, великая княгиня Елена Павловна, Александр Бородин, Микалоюс Чюрлёнис. Каждому из них посвящен отдельный очерк, рассказывающий и о самом персонаже, и о культурной среде, складывающейся вокруг него, и о происходящих событиях.


Скифия глазами эллинов

Произведения античных писателей, открывающие начальные страницы отечественной истории, впервые рассмотрены в сочетании с памятниками изобразительного искусства VI-IV вв. до нашей эры. Собранные воедино, систематизированные и исследованные автором свидетельства великих греческих историков (Геродот), драматургов (Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан), ораторов (Исократ,Демосфен, Эсхин) и других великих представителей Древней Греции дают возможность воссоздать историю и культуру, этногеографию и фольклор, нравы и обычаи народов, населявших Восточную Европу, которую эллины называли Скифией.


Очерки по социологии культуры

Сборник статей социолога культуры, литературного критика и переводчика Б. В. Дубина (1946–2014) содержит наиболее яркие его работы. Автор рассматривает такие актуальные темы, как соотношение классики, массовой словесности и авангарда, литература как социальный институт (книгоиздание, библиотеки, премии, цензура и т. д.), «формульная» литература (исторический роман, боевик, фантастика, любовный роман), биография как литературная конструкция, идеология литературы, различные коммуникационные системы (телевидение, театр, музей, слухи, спорт) и т. д.


Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре

В книге собраны беседы с поэтами из России и Восточной Европы (Беларусь, Литва, Польша, Украина), работающими в Нью-Йорке и на его литературной орбите, о диаспоре, эмиграции и ее «волнах», родном и неродном языках, архитектуре и урбанизме, пересечении географических, политических и семиотических границ, точках отталкивания и притяжения между разными поколениями литературных диаспор конца XX – начала XXI в. «Общим местом» бесед служит Нью-Йорк, его городской, литературный и мифологический ландшафт, рассматриваемый сквозь призму языка и поэтических традиций и сопоставляемый с другими центрами русской и восточноевропейской культур в диаспоре и в метрополии.


В поисках забвения

Наркотики. «Искусственный рай»? Так говорил о наркотиках Де Куинси, так считали Бодлер, Верлен, Эдгар По… Идеальное средство «расширения сознания»? На этом стояли Карлос Кастанеда, Тимоти Лири, культура битников и хиппи… Кайф «продвинутых» людей? Так полагали рок-музыканты – от Сида Вишеса до Курта Кобейна… Практически все они умерли именно от наркотиков – или «под наркотиками».Перед вами – книга о наркотиках. Об истории их употребления. О том, как именно они изменяют организм человека. Об их многочисленных разновидностях – от самых «легких» до самых «тяжелых».


Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Монография посвящена исследованию литературной репрезентации модной куклы в российских изданиях конца XVIII – начала XX века, ориентированных на женское воспитание. Среди значимых тем – шитье и рукоделие, культура одежды и контроль за телом, модное воспитание и будущее материнство. Наиболее полно регистр гендерных тем представлен в многочисленных текстах, изданных в формате «записок», «дневников» и «переписок» кукол. К ним примыкает разнообразная беллетристическая литература, посвященная игре с куклой.


Мода и искусство

Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.


Поэтика моды

Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.


Мужчина и женщина: Тело, мода, культура. СССР — оттепель

Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.