Желтый. История цвета - [25]
Трудно высказаться более восторженно о «золоте» и тем самым о желтом цвете. Однако полвека спустя другой анонимный геральдист, возможно, уроженец Лилля или Брюсселя, говорит совсем другое. Его труд под названием «Книга о гербах, цветах, эмблемах и девизах» впоследствии станет знаменитым. К рассуждениям своих предшественников он добавляет во второй части трактата некоторые уточнения, касающиеся символики в одежде, и в этой символике желтый не в чести:
Желтый, как сказал Аристотель, занимает место между белым и красным, но ближе к красному; и, поскольку мы видим, что он лучше сочетается с красным, нежели с белым, по причине присущей ему яркости, то имеет сходство с огнем ‹…›. Этот цвет, существующий в природе или созданный искусством мастера, бывает трех родов: первый – средний желтый – обычный, повседневный цвет; второй – более светлый, поэтому он красивее; третий, похожий на красный – гадкий цвет, который мы называем оранжевым. Если моча такого цвета, это признак дурных соков в теле, как бывает при желтухе. Среди добродетелей желтый означает силу и богатство, однако весьма умеренные; но чаще это дурной цвет, и в этих случаях он означает зависть и стяжательство, ложь и притворство, и даже предательство ‹…› Ливреи желтого цвета носят слуги низшего разряда – пажи, лакеи и посыльные. В наше время этот цвет не самый желанный, поэтому его сочетают с другим цветом. Желтый с серым означает большую заботу; с черным – постоянство во всем, а с фиолетовым – блаженство любви[78].
«Книга о гербах», которая в большинстве манускриптов и печатных изданий непосредственно следует за небольшим трактатом знаменитого геральдиста Жана Куртуа, или, как его часто называют, «Сицилийским гербовником», имела большой успех. Впервые напечатанная в Париже в 1495 году, она была переиздана в 1501‐м, и до 1614-го выдержала еще шесть изданий[79]. За эти годы ее успели перевести или переложить на несколько языков (вначале на итальянский, потом на немецкий, голландский, кастильский). Ее влияние сказывалось во многих областях жизни, в частности в литературе и изобразительном искусстве. Рабле несколько раз упоминает о ней в «Гаргантюа и Пантагрюэле»[80], а некоторые венецианские художники XVI века одевают своих персонажей в соответствии с цветовыми кодами, предложенными в трактате. Те из них, кто одет в желтое, производят впечатление скорее отрицательных, чем положительных героев.
С другой стороны, людей с белокурыми волосами почти всегда воспринимают положительно. Так было и в Древнем Риме, и в эпоху феодализма; так происходит и в XVI веке. Об этом стоит поговорить подробнее, поскольку белокурые волосы – одна из немногих позитивных коннотаций желтого.
Очарование белокурых волос
Вернемся на три столетия назад, во времена рыцарства и куртуазной любви, когда белокурые волосы нередко считались признаком благородства, чести, любви и красоты. Разумеется, эпоха расцвета средневековой культуры в этом смысле ничего нового не изобрела: божества Древней Греции были наделены белокурыми волосами, начиная с Аполлона и Афродиты, а у римских матрон были рецепты особых зелий, которыми они осветляли себе шевелюры, красили их либо надевали белокурые парики, чтобы стать еще прекраснее. Но феодальная эпоха довела эту систему ценностей до высшей точки. Свидетельства мы находим в рыцарских романах, где много рассуждений о волосах, как женских, так и мужских[81]. Без описания шевелюры персонажа не обойтись никак, поскольку это главная составляющая портрета, и не только физического, но также социального и морального. Волосы расскажут и о телесной красоте, и о знатности происхождения, и об учтивых манерах, и о высоких душевных качествах. Они могут быть разного цвета – белокурые, каштановые, черные, рыжие, седые, – самые светлые вызывают наибольшее восхищение; но они могут быть также блестящими или тусклыми, тонкими и ломкими, плотными, волнистыми, вьющимися, курчавыми, спутанными или всклокоченными[82]. Каждое из этих прилагательных встраивает персонажа в определенную систему ценностей, и ни одно из них не является синонимом другого. Всякая белокурая шевелюра воспринимается позитивно; однако не все оттенки равно хороши: волосы, белокурые в полном смысле слова, ценятся выше, чем белесые (слишком светлые), русые (оттенок между темно-белокурым и светло-каштановым) или желтые (белокурые, но тусклые). Слово blond, появившееся в европейских языках в Средние века, – германского происхождения, но насчет его этимологии ученые пока не пришли к единому мнению[83]. Так или иначе, слово это гораздо выразительнее латинского flavus: оно не только подчеркивает сияющий, привлекательный цвет волос, напоминающих золотые нити, но еще и создает ощущение юности, соблазна, благородства и куртуазности. В романах Артуровского цикла у большинство королев и героинь белокурые волосы, так же как и у бесстрашных рыцарей, которых они увлекают на путь любви и приключений. Есть только одно исключение: королева Гвиневра, супруга короля Артура: она брюнетка; и не потому, что это женщина в возрасте (она все еще очень хороша), но потому, что она повинна в прелюбодеянии и вероломстве, и за это средневековый слушатель и читатель ей не симпатизирует
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Ни для кого не секрет, что современные СМИ оказывают значительное влияние на политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общества. Но можем ли мы безоговорочно им доверять в эпоху постправды и фейковых новостей?Сергей Ильченко — доцент кафедры телерадиожурналистики СПбГУ, автор и ведущий многочисленных теле- и радиопрограмм — настойчиво и последовательно борется с фейковой журналистикой. Автор ярко, конкретно и подробно описывает работу российских и зарубежных СМИ, раскрывает приемы, при помощи которых нас вводят в заблуждение и навязывают «правильный» взгляд на современные события и на исторические факты.Помимо того что вы познакомитесь с основными приемами манипуляции, пропаганды и рекламы, научитесь отличать праву от вымысла, вы узнаете, как вводят в заблуждение читателей, телезрителей и даже радиослушателей.
Книга известного политолога и публициста Владимира Малинковича посвящена сложным проблемам развития культуры в Европе Нового времени. Речь идет, в первую очередь, о тех противоречивых тенденциях в истории европейских народов, которые вызваны сложностью поисков необходимого равновесия между процессами духовной и материальной жизни человека и общества. Главы книги посвящены проблемам гуманизма Ренессанса, культурному хаосу эпохи барокко, противоречиям того пути, который был предложен просветителями, творчеству Гоголя, европейскому декадансу, пессиместическим настроениям Антона Чехова, наконец, майскому, 1968 года, бунту французской молодежи против общества потребления.
Произведения античных писателей, открывающие начальные страницы отечественной истории, впервые рассмотрены в сочетании с памятниками изобразительного искусства VI-IV вв. до нашей эры. Собранные воедино, систематизированные и исследованные автором свидетельства великих греческих историков (Геродот), драматургов (Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан), ораторов (Исократ,Демосфен, Эсхин) и других великих представителей Древней Греции дают возможность воссоздать историю и культуру, этногеографию и фольклор, нравы и обычаи народов, населявших Восточную Европу, которую эллины называли Скифией.
Сборник статей социолога культуры, литературного критика и переводчика Б. В. Дубина (1946–2014) содержит наиболее яркие его работы. Автор рассматривает такие актуальные темы, как соотношение классики, массовой словесности и авангарда, литература как социальный институт (книгоиздание, библиотеки, премии, цензура и т. д.), «формульная» литература (исторический роман, боевик, фантастика, любовный роман), биография как литературная конструкция, идеология литературы, различные коммуникационные системы (телевидение, театр, музей, слухи, спорт) и т. д.
В книге собраны беседы с поэтами из России и Восточной Европы (Беларусь, Литва, Польша, Украина), работающими в Нью-Йорке и на его литературной орбите, о диаспоре, эмиграции и ее «волнах», родном и неродном языках, архитектуре и урбанизме, пересечении географических, политических и семиотических границ, точках отталкивания и притяжения между разными поколениями литературных диаспор конца XX – начала XXI в. «Общим местом» бесед служит Нью-Йорк, его городской, литературный и мифологический ландшафт, рассматриваемый сквозь призму языка и поэтических традиций и сопоставляемый с другими центрами русской и восточноевропейской культур в диаспоре и в метрополии.
Монография посвящена исследованию литературной репрезентации модной куклы в российских изданиях конца XVIII – начала XX века, ориентированных на женское воспитание. Среди значимых тем – шитье и рукоделие, культура одежды и контроль за телом, модное воспитание и будущее материнство. Наиболее полно регистр гендерных тем представлен в многочисленных текстах, изданных в формате «записок», «дневников» и «переписок» кукол. К ним примыкает разнообразная беллетристическая литература, посвященная игре с куклой.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.