Желтый. История цвета - [27]

Шрифт
Интервал
.

На закате Средневековья при королевских и княжеских дворах эти системы ценностей несколько изменятся. У мужчин белая кожа и слишком светлые волосы выйдут из моды и будут восприниматься как диковинка из далекого прошлого. Великолепный граф де Фуа, виконт Беарнский Гастон III (1331–1391), честолюбивый и жестокий сеньор, получил прозвище «Феб» (один из эпитетов Аполлона) за роскошную, несравненную белокурую шевелюру, сиявшую как солнце; но он стал одним из последних правителей Средневековья, чью белую кожу и золотистые волосы хронисты превозносили до небес[93]. В XV столетии у могущественного государя, на которого каждый мечтает быть похожим, должна быть матовая кожа и темные или даже черные волосы, как у герцога Бургундского Филиппа Доброго и его сына и преемника Карла Смелого или же как у итальянских сеньоров, властителей Милана и Флоренции. У женщин снижение популярности белокурых волос будет более плавным, в частности потому, что недавно изобретенные краски для волос и всевозможные хитрости позволяют придавать волосам бесконечное множество оттенков в диапазоне между белокурым, каштановым, рыжевато-каштановым, рыжим и темно-каштановым тонами, так что каждая модница сможет выбрать свой вариант золотистого, русого с медным отливом или даже пепельного цвета. Эта тенденция просуществует до самого конца XVI века, по крайней мере в аристократических кругах[94].

Желчь и моча

Золотистые волосы прекрасных дам и отважных рыцарей показывают – а гербы и знамена подтверждают, что в феодальную эпоху желтый цвет может восприниматься положительно. Он символизирует не только золото и солнечный свет, но также честь, куртуазность, красоту и любовь. Тем не менее, как любой цвет, желтый оценивается двояко. У него тоже есть свои неприятные аспекты. И создается впечатление, что чем больше мы приближаемся к закату Средневековья, тем многочисленнее и разнообразнее они становятся. С конца XIII века оценка желтого начинает быстро меняться с положительной на отрицательную, что отражается на символике: теперь желтый цвет означает зависть, ревность, ложь, бесчестие и предательство. Для цвета, который долго оставался в тени своего двойника – золотого, это огромный ущерб. Мы еще попытаемся понять, почему так случилось. А сейчас давайте забудем о белокурых волосах, но продолжим разговор о человеческом теле и обратимся к двум жидкостям желтоватого цвета, которые секретирует наш организм, – желчи и моче. Из мира обольщения и куртуазии нам придется перенестись в мир медицинской практики, болезней и нечистот.

У средневековой медицины, подобно древнегреческой и арабской, была целостная картина мира, согласно которой все, включая и человеческое тело, зависит от сочетания четырех стихий – воды, воздуха, земли и огня, а также равновесия между четырьмя первичными сущностями – жаром, холодом, сухостью и влагой. В человеческом теле этим четырем сущностям соответствуют четыре телесных «жидкости» (гумора) – кровь (горячая и влажная), флегма (холодная и влажная), желтая желчь (горячая и сухая) и черная желчь (холодная и сухая). Все болезни вызваны нарушением равновесия между ними, и задача врача в том, чтобы восстановить это равновесие, удалив избыток одной жидкости и восполнив недостаток другой, либо во всем теле, либо в одном из органов в отдельности. Для этого он применяет лекарства, а также корректирует режим питания: добавляет в рацион больного в различных количествах (обычно от одного до четырех) продукты или вещества, которые помогут восполнить недостающую долю жара, холода, сухости либо влаги; или же, наоборот, сажает его на диету, исключающую (опять-таки в различных количествах) то, что считает избыточным.

Однако перед тем, как приступить к лечению, врач должен поставить диагноз. Для этого надо прежде всего изучить пульс больного и исследовать его мочу. Необходимо также учитывать различные факторы: время года, климат, местность, питание, образ жизни, возраст и в особенности «комплекцию», то есть темперамент. В теле каждого человека, если он в добром здравии, преобладает одна из жидкостей, которая в общих чертах определяет его здоровье, его характер и стиль поведения – у сангвиников преобладает кровь, у флегматика лимфа («флегма»), у холерика желтая желчь, у меланхолика черная желчь. Каждый из темпераментов связан с определенной стихией, и каждому соответствует доминирующий цвет: у сангвиника это красный, у флегматика белый, у холерика желтый, у меланхолика черный. Таким образом, красный цвет – это жар и влага; белый – холод и влага; желтый – жар и сухость; черный – холод и сухость. Если больной видит, трогает, пьет или ест (в той или иной форме) один из этих цветов, это может помочь ему частично восстановить гуморальное равновесие. Если есть айву, фрукт по преимуществу желтого цвета, это поможет прогреть организм и избавить его от некоторого количества лишней жидкости[95].

Разумеется, в этом кратком изложении гуморальная теория, как ее понимали и применяли античные и средневековые врачи, представлена в очень упрощенном виде. Но для историка цвета содержащиеся здесь сведения поистине бесценны. Например, можно узнать, что желтый цвет – горячий и сухой, что он ассоциируется со столь негативно воспринимаемой субстанцией, как желчь, и с темпераментом, который весьма редко воспринимается позитивно, – холерическим. Дело в том, что в средневековом обществе существует иерархия темпераментов, скорее в моральном и социальном плане, чем в физиологическом. На верхней ступени – сангвиники: они энергичные, сильные, смелые и волевые. На нижней – холерики: необузданные, непредсказуемые, злопамятные и лицемерные. Сама по себе желчь, органическая жидкость, вырабатываемая печенью, не обладает какими-либо приятными или полезными свойствами: она мутно-желтая, густая, горькая на вкус, осклизлая, тошнотворная; она избыточно выделяется не только у холериков, но также у ревнивцев, завистников и предателей. Многие врачи, не зная, что желчь помогает растворять жиры и препятствует гниению не переваренной пищи в кишечнике, считали, что она ничем не отличается от желчи животных, которая одинакового с ней мутно-желтого цвета. Так что у средневековой медицины этот цвет не вызывал решительно никаких позитивных ассоциаций.

Продолжить чтение
Еще от автора Мишель Пастуро
Красный

Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.

Синий

Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.

Дьявольская материя

Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.

Зеленый

Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.

Черный

Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.

Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола

Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.

Рекомендуем почитать
Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян

Книга посвящена «низшей» мифологии славян, т. е. народным поверьям о персонажах нечистой силы — русалках, ведьмах, домовых, о духе-любовнике и духах-прорицателях и т. п. Затрагиваются проблемы, связанные с трудностями идентификации демонологических персонажей и с разработкой методов сравнительного изучения демонологии разных славянских народов. При исследовании этого важнейшего фрагмента народной культуры главным для автора остается факт включенности мифологических персонажей во все сферы бытовой и обрядовой жизни традиционного общества.

Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Марк Уральский — автор большого числа научно-публицистических работ и документальной прозы. Его новая книга посвящена истории жизни и литературно-общественной деятельности Ильи Марковича Троцкого (1879, Ромны — 1969, Нью-Йорк) — журналиста-«русскословца», затем эмигранта, активного деятеля ОРТ, чья личность в силу «политической неблагозвучности» фамилии долгое время оставалась в тени забвения. Между тем он является инициатором кампании за присуждение Ивану Бунину Нобелевской премии по литературе, автором многочисленных статей, представляющих сегодня ценнейшее собрание документов по истории Серебряного века и русской эмиграции «первой волны».

А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников

В сборник вошли наиболее значительные и достоверные воспоминания о великом русском писателе А. С. Грибоедове: С. Бегичева, П. Вяземского, А. Бестужева, В. Кюхельбекера, П. Каратыгина, рассказы друзей Грибоедова, собранные Д. Смирновым, и др.

Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных

Эта книга о том, что делает нас русскими, а американцев – американцами. Чем мы отличаемся друг от друга в восприятии мира и себя? Как думаем и как реагируем на происходящее? И что сделало нас такими, какие мы есть? Известный журналист-международник Михаил Таратута провел в США 12 лет. Его программа «Америка с Михаилом Таратутой» во многом открывала нам эту страну. В книге автор показывает, как несходство исторических путей и культурных кодов русских и американцев определяет различия в быту, карьере, подходах к бизнесу и политике.

Исследования о самовольной смерти

Исторический очерк философских воззрений и законодательств о самоубийстве.

Как нас обманывают СМИ. Манипуляция информацией

Ни для кого не секрет, что современные СМИ оказывают значительное влияние на политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общества. Но можем ли мы безоговорочно им доверять в эпоху постправды и фейковых новостей?Сергей Ильченко — доцент кафедры телерадиожурналистики СПбГУ, автор и ведущий многочисленных теле- и радиопрограмм — настойчиво и последовательно борется с фейковой журналистикой. Автор ярко, конкретно и подробно описывает работу российских и зарубежных СМИ, раскрывает приемы, при помощи которых нас вводят в заблуждение и навязывают «правильный» взгляд на современные события и на исторические факты.Помимо того что вы познакомитесь с основными приемами манипуляции, пропаганды и рекламы, научитесь отличать праву от вымысла, вы узнаете, как вводят в заблуждение читателей, телезрителей и даже радиослушателей.

Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Монография посвящена исследованию литературной репрезентации модной куклы в российских изданиях конца XVIII – начала XX века, ориентированных на женское воспитание. Среди значимых тем – шитье и рукоделие, культура одежды и контроль за телом, модное воспитание и будущее материнство. Наиболее полно регистр гендерных тем представлен в многочисленных текстах, изданных в формате «записок», «дневников» и «переписок» кукол. К ним примыкает разнообразная беллетристическая литература, посвященная игре с куклой.

Мода и искусство

Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.

Поэтика моды

Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.

Мужчина и женщина: Тело, мода, культура. СССР — оттепель

Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.