Желтый. История цвета - [24]
На языке французской геральдики, который в Средние века был самым распространенным (порой им пользовались далеко за пределами Франции), у шести цветов особые названия. В порядке встречаемости: червлень (красный), серебро (белый), золото (желтый), лазурь (синий), чернь (черный) и зелень (зеленый). Появились они не все сразу: «золото», «серебро», «лазурь» и «червлень» – в самом начале, во второй половине XII века, остальные – позже («зелень» как аналог зеленого возникает только в середине XIV века). На заре существования геральдики термин «желтый» при описании герба употреблялся наряду с термином «золото». Позднее, в следующем столетии, «золото» вытеснило «желтый», хотя цвет чаще всего был именно желтым, а не золотым. Что не осталось без последствий для престижа и значения «желтого», который в позднесредневековых трактатах по геральдике будут отождествлять то с обычным желтым, то с драгоценным металлом[74]. И в результате его символика станет неоднозначной.
Двусмысленная символика
Один из наиболее ранних примеров такой двойственности – сюжетный ход, который часто встречается в романах артуровского цикла XII–XIII веков, как в стихах, так и в прозе: плавный ритм повествования внезапно нарушается появлением неизвестного рыцаря с одноцветным (на языке геральдики – «гладким») гербом. Порой одноцветным оказывается не только щит, но также знамя рыцаря, плащ, надеваемый поверх доспехов, и чепрак его коня. Обычно такой рыцарь появляется на турнире или же внезапно преграждает путь герою, вызывает его на поединок и вовлекает в новые приключения. Этот эпизод – своего рода пролог к другому, более важному событию: указывая цвет герба на щите таинственного рыцаря, автор дает нам понять, с кем мы имеем дело, и угадать, что будет дальше. В литературе этого типа хроматический код применяется часто и играет очень важную роль. Например, Черный рыцарь – вовсе не воплощение злобы или вероломства, а один из персонажей первого плана (Тристан, Ланселот), в данный момент скрывающий свое имя; он доброжелательно настроен к главному герою и готов показать свою отвагу и доблесть на предстоящем турнире. А вот Красный рыцарь часто настроен враждебно; он жесток, не обуздан или коварен; порой это зловещий выходец из Потустороннего мира. Менее заметный персонаж, Белый рыцарь, как правило, добр; нередко это человек в годах, друг или покровитель главного героя, которому он дает мудрые наставления. Напротив, Зеленый рыцарь – юноша, недавно посвященный в рыцари, который своим дерзким или наглым поведением посеет смуту[75].
В этом литературном топосе нас интересуют два момента: во-первых, отсутствие Синего рыцаря (очевидно, синий цвет еще не успел обзавестись достаточно богатой символикой, чтобы сыграть в подобном контексте важную роль; во-вторых, двойственность образа Желтого рыцаря: иногда это положительный герой, а иногда – отрицательный. В первом случае речь идет о короле или владетельном князе, чья помощь, покровительство и дружба оказываются для героя бесценными. Во втором – это вероломные рыцари, предавшие своего сеньора, и намерения у них очень недобрые. Мы еще вернемся к этому[76].
Двойственность желтого в мире рыцарских гербов в полной мере отражена в многочисленных руководствах и трактатах по геральдике времен позднего Средневековья, по преимуществу написанных герольдами. Там много сказано о цветах, об их природе, иерархии, их значениях – не только в области геральдики, но и в более общем плане, что делает эти тексты полезнейшим источником, позволяющим прояснить системы ценностей, которыми определяются хроматические коды позднего Средневековья, и в частности обычаи, касающиеся одежды. В зависимости от того, какой желтый цвет имеется в виду – просто желтый или золотой, интонация авторов кардинально различается, а иерархия цветов переворачивается с ног на голову.
Классифицировать цвета по принципу «благородства» – одно из любимейших занятий геральдистов. Если желтый рассматривается как цвет золота (не забудем: «золото» – термин, которым обозначается желтый в геральдике), то он занимает верхнюю ступень хроматической иерархии, а ниже располагаются белый, красный, синий, зеленый и черный. Но если он рассматривается как просто желтый, его место – в середине, а иерархия выглядит так: красный, синий, белый, желтый, зеленый и черный. Однако некоторые геральдисты на службе короля Франции или принцев королевского дома предпочитают ставить на верхнюю ступень не красный, а синий, цвет королевского герба. Другие, кому ближе религиозная символика, объявляют белый самым добродетельным из цветов. Но это бывает редко.
Вот что пишет один геральдист, чье имя осталось неизвестным, вероятно, уроженец Нормандии или Пикардии, примерно в 1440 году. По его мнению, желтый, который он считает цветом золота, – благороднейший из цветов:
Первейший из цветов на гербовом щите есть желтый, в геральдике называемый «золото». Причина тут в том, что по природе своей «золото» – светел, ярок и блистателен, каким и подобает быть прекрасному цвету. Он полон достоинств и придает бодрость, поэтому врачеватели советуют показывать этот цвет человеку ослабленному, находящемуся при смерти: это вернет ему силы. Желтый подобен солнцу, благороднейшему из светил. Среди драгоценных камней этот цвет имеют топазы и бериллы, камни изысканные и большой стоимости. Из четырех стихий желтый связывают с огнем, как и червлень; из знаков Зодиака он соответствует Льву, а из дней недели – воскресенью. Добродетели, которым он соответствует, – благородство, отвага и честь. Вот почему никто не имеет права носить этот цвет в своем гербе, если он не принадлежит к славному роду, не могущественный сеньор и не рыцарь, являющий в бою беспримерную отвагу
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Ни для кого не секрет, что современные СМИ оказывают значительное влияние на политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общества. Но можем ли мы безоговорочно им доверять в эпоху постправды и фейковых новостей?Сергей Ильченко — доцент кафедры телерадиожурналистики СПбГУ, автор и ведущий многочисленных теле- и радиопрограмм — настойчиво и последовательно борется с фейковой журналистикой. Автор ярко, конкретно и подробно описывает работу российских и зарубежных СМИ, раскрывает приемы, при помощи которых нас вводят в заблуждение и навязывают «правильный» взгляд на современные события и на исторические факты.Помимо того что вы познакомитесь с основными приемами манипуляции, пропаганды и рекламы, научитесь отличать праву от вымысла, вы узнаете, как вводят в заблуждение читателей, телезрителей и даже радиослушателей.
Книга известного политолога и публициста Владимира Малинковича посвящена сложным проблемам развития культуры в Европе Нового времени. Речь идет, в первую очередь, о тех противоречивых тенденциях в истории европейских народов, которые вызваны сложностью поисков необходимого равновесия между процессами духовной и материальной жизни человека и общества. Главы книги посвящены проблемам гуманизма Ренессанса, культурному хаосу эпохи барокко, противоречиям того пути, который был предложен просветителями, творчеству Гоголя, европейскому декадансу, пессиместическим настроениям Антона Чехова, наконец, майскому, 1968 года, бунту французской молодежи против общества потребления.
По прошествии пяти лет после выхода предыдущей книги «По Фонтанке. Страницы истории петербургской культуры» мы предлагаем читателям продолжение наших прогулок по Фонтанке и близлежащим ее окрестностям. Герои книги – люди, оставившие яркий след в культурной истории нашей страны: Константин Батюшков, княгиня Зинаида Александровна Волконская, Александр Пушкин, Михаил Глинка, великая княгиня Елена Павловна, Александр Бородин, Микалоюс Чюрлёнис. Каждому из них посвящен отдельный очерк, рассказывающий и о самом персонаже, и о культурной среде, складывающейся вокруг него, и о происходящих событиях.
Произведения античных писателей, открывающие начальные страницы отечественной истории, впервые рассмотрены в сочетании с памятниками изобразительного искусства VI-IV вв. до нашей эры. Собранные воедино, систематизированные и исследованные автором свидетельства великих греческих историков (Геродот), драматургов (Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан), ораторов (Исократ,Демосфен, Эсхин) и других великих представителей Древней Греции дают возможность воссоздать историю и культуру, этногеографию и фольклор, нравы и обычаи народов, населявших Восточную Европу, которую эллины называли Скифией.
Сборник статей социолога культуры, литературного критика и переводчика Б. В. Дубина (1946–2014) содержит наиболее яркие его работы. Автор рассматривает такие актуальные темы, как соотношение классики, массовой словесности и авангарда, литература как социальный институт (книгоиздание, библиотеки, премии, цензура и т. д.), «формульная» литература (исторический роман, боевик, фантастика, любовный роман), биография как литературная конструкция, идеология литературы, различные коммуникационные системы (телевидение, театр, музей, слухи, спорт) и т. д.
В книге собраны беседы с поэтами из России и Восточной Европы (Беларусь, Литва, Польша, Украина), работающими в Нью-Йорке и на его литературной орбите, о диаспоре, эмиграции и ее «волнах», родном и неродном языках, архитектуре и урбанизме, пересечении географических, политических и семиотических границ, точках отталкивания и притяжения между разными поколениями литературных диаспор конца XX – начала XXI в. «Общим местом» бесед служит Нью-Йорк, его городской, литературный и мифологический ландшафт, рассматриваемый сквозь призму языка и поэтических традиций и сопоставляемый с другими центрами русской и восточноевропейской культур в диаспоре и в метрополии.
Монография посвящена исследованию литературной репрезентации модной куклы в российских изданиях конца XVIII – начала XX века, ориентированных на женское воспитание. Среди значимых тем – шитье и рукоделие, культура одежды и контроль за телом, модное воспитание и будущее материнство. Наиболее полно регистр гендерных тем представлен в многочисленных текстах, изданных в формате «записок», «дневников» и «переписок» кукол. К ним примыкает разнообразная беллетристическая литература, посвященная игре с куклой.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.