Желтая лихорадка - [5]

«Скажу-как-нибудь-когда-будет-время», — вежливо уклонилась от диспута Юдит. Это было новое в общении наших девочек с родителями. Теперь они так всегда отвечали на любой наш вопрос: почему не пошли на курсы, почему отдали подружке магнитофон, кто тот лохматый парень, с которым вы до полуночи сидели в кафе? «Скажу-как-нибудь-когда-будет-время-а-сейчас-некогда!» «Между прочим, — добавила Юдит, — могу объяснить, а то ведь вы умрете от любопытства, почему мне подарили чай «Эрл Грей». Потому что они только что вернулись из Африки, а их восьмилетняя девочка там училась в английской школе, и мне теперь придется с ней дополнительно заниматься, так как здесь, в Венгрии, она снова пойдет в первый класс, а я буду у них учительницей на продленке».

Юдит, конечно, никакой не педагог, просто некоторое время она работала в группе продленного дня воспитательницей в расчете на то, что после года работы в школе ей будет проще поступить в учительский институт. Но не прошла по конкурсу, бросила работу в школе, записалась на курсы стенографии и машинописи, потом перешла на курсы модельеров и ни от каких учеников больше подарков не получает, об институте она и не думает и иногда работает в подсобке продовольственного магазина. «Как-нибудь-когда-будет-время… И скажите еще спасибо, что все, что зарабатываю, волоку домой. А вообще этот Корпонаи знает тебя: вы с ним в одной конторе работаете…»

Так вот началась наша дружба с Корпонаи, если можно назвать дружбой те навязчивые знаки внимания, которыми мадам Корпонаи норовила засыпать воспитательницу своей дочери на продленке, нашу Юдитку. За чаем «Эрл Грей» последовала плитка шоколада «Таблер», пачка овсяных хлопьев и, наконец, приглашение в гости, полученное мною от Дёрдя Корпонаи в столовой нашей фирмы. Как-то во время обеда он подошел к моему столику, поставил свой поднос рядом и тихо говорит: «Разреши, коллега Геза? Какие у вас планы на субботний вечерок? Мы были бы рады, если б вы с вашей милой супругой и дочуркой…» — «У меня три дочурки», — пробормотал я, торопливо уминая гарнир из стручковой фасоли — спешил на совещание в отделе. Я-то знал, какая из моих трех дочурок интересует Корпонаи: та, что учит его дочурку на продленке, и с удовольствием отметил, как он покраснел. «Разумеется, приходите со всеми тремя, ждем вас на ужин».

«Нет. Зачем это нам надо? — были первые слова Илонки. — Что у нас общего с этими Корпонаи? И что я надену? Что нести им в подарок? Бутылку «Бычьей крови»? Или горшочек с примулой? Ладно, обсудим с девочками».

Но с девочками ничего обсудить не удалось. Кати заявила, что у нее свидание. Аги, пожав плечами, сказала, что ее не интересуют ни ученики Юдитки, ни мой сослуживец. Но удивительнее всего повела себя сама Юдит. В пятницу после обеда она оставила на столе в кухне записку: «Уехала на три дня в Хайдусобосло[7]».

От автобусной остановки еще довольно долго добирались пешком. Я с бутылкой вина под мышкой, Илонка с каким-то длинным сорняком в горшке весом в центнер — мы, тяжело отдуваясь, ползли вверх по улице, поднимавшейся в гору. Нам никогда раньше не доводилось бывать в этом районе, пришлось спрашивать у редких прохожих, чтобы не заблудиться среди множества переулков, петлявших по склону горы. Я и не подозревал, что в городе есть такие уголки — с фешенебельными виллами в четыре этажа посреди роскошного сада, с подстриженными газонами, бассейнами, строгими железными изгородями и еще более строгими надписями: «Посторонним вход воспрещен». Но мы-то не были посторонними. Корпонаи ждал нас на углу. «Ну вот! — воскликнул он. — А я думал, вы на машине приедете, иначе я встретил бы вас внизу, у автобусной остановки». — «Нет, мы не на машине, у нас никогда и не было ее, да и в такси мы редко ездим, разве что в театр, а в театре мы тоже не часто бываем…»

Такси — это по особым случаям. И не потому, что нет денег. Сколько раз, бывает, выбрасываешь так, на ветер, двадцатку. Но все равно: такси — это когда везешь куда-нибудь кучу вещей или едешь на свадьбу, на похороны. В начале каждого месяца Илонка покупает пять проездных билетов — это уже пятьсот пятьдесят форинтов. Девочки даже спасибо не говорят, считают, что это наша обязанность. Ну да бог с ними…

Жене Дёрдя Корпонаи на вид лет тридцать пять, самому Корпонаи — сорок три. Это уже не наше поколение, на десять лет моложе нас, не знаю, право, о чем мы станем с ними беседовать. Мадам Корпонаи чуть не поперхнулась, увидев, что мы пришли без Юдит, но улыбку на лице удержала. Приглашают: пожалуйста, проходите. Я не знаю, куда мне деть бутылку, Илонке — тоже никакой пощады, и она волочит дальше свой горшок с примулой или гортензией — не знаю, с чем он там. Идем по дому, разинув рты от удивления: я и не подозревал, что у нас в Венгрии бывают такие хоромы. Наши пальто повесили не в прихожей на вешалку, а поместили в просторной гардеробной комнате. Нас провели по всей квартире из шести комнат, где сплошь ковры, шелковые обои, серебро и мрамор. Показали все, включая ванную комнату, отделанную итальянским кафелем и гранеными венецианскими зеркалами, спальню с белоснежным меховым покрывалом на огромной французской кровати, шелковым пакистанским ковром на полу и конголезской картиной на стене у изголовья, написанной на тонкой сафьяновой коже и изображающей какую-то батальную сцену. В салоне два массивных кожаных кресла из Югославии, инкрустированный марокканский курительный столик и везде, куда ни взглянешь, слоновая кость и серебро, восточные чудеса из бронзы и японского шелка. Мадам Корпонаи была в индийском сари из шелка цвета бирюзы с золотой ниткой. Из бара были извлечены японское саке и американское виски. Корпонаи оказался и тут большим знатоком и принялся объяснять нам, в чем разница между шотландским и американским виски. Шотландское, оказывается, делают из ржи, «Бурбон» — из кукурузы, саке — из риса, а…