Желтая лихорадка - [4]

Идем, Илонка, пришел катер, теперь я уже вижу, отчетливо вижу его. Солнечный луч надвое разрубил мягкую темноту ночи, одним взмахом отсек леденящую какофонию звуков, свист и визг, щелканье и хлопанье, вой вышедших на охоту хищников и этот загадочный бой барабанов; из мглы, словно из небытия, выступили хижины туземцев, темные заросли джунглей вдалеке, и огромная зеленовато-коричневая река, обтекающая миллионы крохотных островков, и раскидистые деревья с подмытыми водой и обнаженными корнями — все, все, что мы увидим в последний раз, когда придет катер, который прежде доставлял нам почту, а теперь принесет нам окончание командировки, возвращение домой, на родину.

Я зову жену, но она не идет, не слышит меня. Наверняка снова скоблит полы, дезинфицирует, кипятит воду, она вечно убирает, беспрестанно дезинфицирует, сражается с грибком, с плесенью, с ящерицами, забирающимися к нам в ботинки и кувшины с молоком, со змеями, поднимающими головы из-под нашей кровати, — со всем этим враждебным нам миром. Илонка, где ты, ты нужна мне сейчас, взгляни на реку, что это по ней плывет — грузные коричневые бревна или крокодилы? Между небом и рекой колышется тонкая кисея дымки; минуло все это — и четыре года, и командировочное задание, уже идет за нами катер, чтобы переправить на другой берег, где нас ждет вездеход, который отвезет нас на аэродром, а летящий вечерним рейсом самолет умчит нас на родину…

Меня вызвал шеф Адам Яблонкаи. Обсудить какой-то очень срочный, никому не нужный доклад. Секретарша кивнула мне: входите, шеф ждет. Я вошел, но у шефа еще кто-то. Фери Кормош, инженер-электрик, рыжий великан лет сорока. Я его только раза два видел, да и то издали, потому что Кормош постоянно в отъездах: пять лет за рубежом, четыре недели дома.

— Мы уже закончили, — сказал Яблонкаи, — присаживайся, Геза. Словом, Фери, первого числа ты отчаливаешь.

— Нет, — твердо возразил рыжий великан.

— Знаешь что, оставь свои шуточки, — помрачнел Яблонкаи. — Так я тебе и поверил…

— Какие там шуточки? Руководить Восьмой монтажной отказываюсь. Ты знаешь, я согласен ехать куда угодно, кроме Восьмой монтажной.

— Так я тебе и поверю, что ты испугался! Испугался каких-то глупых суеверий!

— У меня семья. Я туда не поеду.

— Черт знает что! — возмутился Яблонкаи. — Ну скажи ему ты, Геза, насчет Восьмой монтажной. Эти умалишенные…

Я кивнул шефу, так как был уже наслышан о Восьмой. Первыми эту байку придумали водители автофургонов с контейнерами. Мол, Восьмая монтажная площадка заколдована и проклята. Одно несчастье за другим. Сначала бригадир умер от дизентерии. Потом у жены главного инженера — преждевременные роды. Техник Баняи, молодой парень, еще тридцати не было, купается в море и прямо в воде умирает от паралича сердца. Потом следует дело Текнеша. Словом, за полгода четырех человек лишились. Говорили, будто вождь одного из племен проклял стройку, потому что раньше на этом месте было какое-то святилище. А еще говорили, будто кто-то подмешал свинины в пищу рабочим-мусульманам, вот аллах и разгневался. Были и другие версии. То ли на этом месте когда-то надругались над дочерью вождя племени, то ли украли барабан, созывающий воинов на битву. Словом, проклятие тяготеет над Восьмой монтажной, и люди требуют возвращения домой…

— Ты же интеллигентный человек, Фери. Тот дурень умер от дизентерии, потому что пил сырую воду. А сколько раз об этом напоминалось в инструкциях! У жены главного инженера Ситняи это уже не первый выкидыш, а третий, и два первых случились в лучших родильных домах Будапешта. Какое отношение ее здоровье имеет к Восьмой монтажной? Паралич сердца может случиться даже в банях Лукача. А в том, что Текнеш попался на спекуляции валютой, виновато не проклятие, наложенное на Восьмую монтажную, а сам Текнеш. Его настиг рок…

— Понимаю, шеф. Но все равно не поеду. Да там инженеру и делать нечего. Там нужен только хороший организатор, который сможет наладить бесперебойные поставки снаряжения и знает английский.

— Ну что ж, нет так нет. — Яблонкаи встает. — Найдем кого-то еще. Геза, у тебя нет на этот счет никакой идеи?

— Я поехал бы. Можно попробовать.

Это я сказал? Это был мой голос или загробный глас чернокожего колдуна?

Несколько лет назад Корпонаи подарил нам большую банку индийского чая «Эрл Грей». Подарок — его принесла Юдит — слегка смутил нас. Да по правде сказать, сначала чай нам и не понравился: сладковатый, слишком пахучий — до тошноты. Вообще мы чай редко пьем. На завтрак у нас в семье предпочитают кофе с молоком. Илонку мне так и не удалось отучить — она всегда примешивает эрзац-кофе из ячменя к натуральному, из зерен. Суррогат она называет «кофе Франка», потому что когда-то, до войны, ее мама покупала кофе этой фирмы. Вообще-то кофе с примесью куда лучше для сердца, чем настоящий, молотый из кофейных зерен, и намного дешевле. А чай, тот хорош при болезнях: ангине, гриппе, расстройстве желудка. Помню, Илонку возмутил подарок супругов Корпонаи. «Зачем, — выговаривала она Юдитке, — ты согласилась принять от них эту дрянь? И вообще, как это можно, чтобы педагог принимал какие-то подарки от своих учеников? И кто они такие, эти Корпонаи?»