Желание - [74]

Нетрудно было догадаться, от чего она умерла, – свернутая в петлю тряпка, шея в царапинах, порванное платье. Между тем он не думал, что кто-то будет в этом разбираться и уж тем более устраивать дознание.

Он посмотрел туда, куда был направлен взгляд открытых мертвых глаз. Там, за лесом, жизнь продолжалась как ни в чем не бывало, безразличная к чужому горю или радости. Совсем недалеко, за холмом, в маленьком доме из плетеных прутьев, построенном на отшибе, стонала в муках роженица, а если спуститься вниз к заливу, – на небольшой скале стоял рыбак и проклинал все на свете, потому что, вытащив наверх вершу, он обнаружил в ней лишь клешни да крошки от панциря – все, что оставил от лангустов вороватый осьминог.

– Вот такие дела, – сказал Гарни Уолч и закрыл глаза умершей.

Ее больше не было, и оставались лишь связанные с этим хлопоты. Он обхватил своими большими нежными ручищами мокрое тело и поднял его с земли. Смахнув с санок остатки коры, он уложил ее так, чтобы голова покоилась меж топором и пилой.

Матинне было всего семь, когда он впервые подхватил ее на руки и медленно закружил, а потом усадил на свою тачку и легонько ущипнул за большой пальчик. Она напоминала ему умершую дочь. Она была очень красивой девочкой.

Задрав голову, он попытался подсчитать, сколько же лет прошло. В лесу начинало темнеть, подступала долгая зимняя ночь. Какое-то дерево уронило ветку, а иглоногая сова съела радужную птицу, и потом в небо взметнулся черный лебедь. Гарни Уолч опустил голову, подсчитав, что сейчас ей должно быть семнадцать лет.

– Вот так, – пробормотал он. – Так оно все и бывает.

Тыльной стороной ладони, грубой, как кора эвкалипта, старый лесоруб вытер свой мертвый глаз, что был бел как молоко, потом почесал морду своему доброму волу и попросил его отвезти бедное дитя домой. Вол пришел в движение, и грязные ноги Матинны с белыми подошвами, слегка свешиваясь с саней, подрагивали на ухабах, но скоро и они растворились в самой длинной из ночей.