Желание - [70]

Диккенс повернулся к залу. Он чувствовал, как из темноты на него устремлены тысячи глаз. От его разгоряченного тела буквально шел пар, и вместе с ним из него улетучивался Уордор. В то же самое время он чувствовал горячее дыхание толпы там внизу. Все чего-то хотели от него. Мужчина не знал, чего именно, но он отдаст им себя всего без остатка, пока не останется ничего, кроме смерти – ведь это она пригнала его сюда, пожирая даже тут, во время представления. И вдруг он рухнул на пол, и все вокруг оцепенели, и даже какая-то дамочка в партере вскрикнула от ужаса. Эллен Тернан опустилась рядом с Диккенсом, положив его голову себе на колени.

Он ощущал затылком ее бедро, и голова его покоилась в колыбели ее рук, и белый свет объял их, и ему хотелось оставаться вот так всегда, чтобы голова его лежала у нее на коленях и чтобы белый свет окутывал их.

Уилки глядел на сцену сквозь толстые стекла очков, пораженно наблюдая, как Уордор, умирая на руках у Клары Бернем, наконец признается, что она и есть его давно утерянная любовь, ради которой он готов пожертвовать всем, только бы ее возлюбленный Фрэнк Олдерслей остался жив. Никогда в жизни Уилки не видел столь проникновенной актерской игры.

Эллен Тернан смотрела на Диккенса, кусая губы, грустно качая головой. И тут, к собственному изумлению, Уилки увидел, что она плачет – не наигранными актерскими слезами, а навзрыд, по-настоящему. А вместе с ней плакали и многие зрители. Приложив к глазам платок, леди Джейн почувствовала, как и на нее накатывают эмоции, близкие к панике. Где-то там внизу, расплывчато словно под водой, ей мерещились грязный приютский дворик и маленькая девочка-оборвыш. Та стояла особняком и глядела на нее.

– Это вы, – слабеющим голосом произнес Диккенс.

Леди Джейн подалась вперед, и другие зрители тоже вытянули шеи, чтобы расслышать каждое слово и не пропустить ничего. Все вместе они походили на одно большое существо, на животное, замершее в ожидании. Диккенс уже понимал, что говорит реплики от себя, но при этом весь ход пьесы каким-то неизъяснимым, невероятным образом ложился ему на душу.

– Это вы, – повторил он еще громче, желая вобрать ее всю в себя, зарыться головой у нее на груди, уткнуться в ее живот, впиться губами в ее бедра, чтобы только избавиться от ужаса и одиночества. Он почти задыхался, находясь на грани отчаяния. Его всего колотило, голос неконтролируемо дрожал, и слова, произнесенные им вдруг, были как откровение:

– Всегда, всегда это были только вы!

– Прошу вас, не надо, – прошептала Эллен Тернан, его Нелл, ведь это к ней он обращался сейчас, а она в ответ произнесла то, чего не было ни в сценарии Уилки, ни в правленой версии Диккенса. Спохватившись, Эллен сокрушенно закачала головой. Всем существом осознавая пугающую предопределенность своей жизни, она тем не менее попыталась вернуться к сценарию, выдавая правильно реплики и путая их, – но все это воспринималось публикой как великолепная игра.

Диккенс увлекал ее за собой к какой-то новой, неведомой, непонятной для нее и пугающей жизни, и она чувствовала, что обрушивается в эту жизнь под силой его притяжения. И ей было страшно за них обоих. Эллен растерянно оглянулась вокруг, но там, за пределами света, стояла кромешная тьма. «…И вся эта дикая ночь устроила за нами охоту. Но покамест ничего, кроме этого, нам не грозит». Актеры, участвующие в финальной сцене, подошли к телу Уордора и стянули с голов шапки. Конец был близок, все понимали, что он сейчас умрет.

– Поцелуй меня, сестра, поцелуй же меня перед смертью!

Каждое слово выстреливало в нее как огнем из пушки, которая упиралась в самое его сердце. Эллен Тернан наклонилась над ним и поцеловала его в лоб. Она сделала это не только потому, что так было положено по сценарию: в этом была своя логика – ей всегда хотелось поцеловать его, но она отгоняла от себя эти мысли. «Вопрос – готов ли ты заплатить эту цену?» Теперь-то она понимала, что прочитала в его дневнике наброски нового романа, посвященного ей.

Он чувствовал ее губы, целующие его лоб, чувствовал, как замерли в напряжении невидимые зрители, и эта темная бездна излучала мощную человеческую энергию, удерживающую его в этой жизни хотя бы еще ненадолго. Диккенс чувствовал это, чувствовал каждого из этих людей, страстно желавших, чтобы он выжил. Он оказался на этой сцене по стечению обстоятельств, случайности словно управляли его судьбой, но в то же время как писатель он знал, что в мире не бывает ничего случайного, и смысл каждого события рано или поздно являет себя нам: как и почему череп вождя племени оказался в коробке из красного дерева или почему сэр Джон закончил тем, что сгинул среди полярных льдов, а также почему сам он, Диккенс, до сегодняшнего момента считал себя потерянным человеком, думая, что будет и дальше жить той жизнью, которая превратилась для него в пытку. Но, похоже, он ошибался.

– Почему так? – спросил Диккенс Эллен Тернан, и это опять были слова, не предусмотренные сценарием. Девушка застыла в изумлении, не зная, чего ждать дальше. – Почему нам отказывают в любви? – продолжил он, и Эллен, как и все зрители, чувствовала, какой болью он заплатил за эти слова. – А потом вдруг нам протягивают эту любовь, а сердце уже разбито. И мы отказываемся принять ее.