Желание - [56]

В залитой лунным светом комнате, где спали в гамаках девочки, стоял резкий запах мочи, потому что те писались во сне – проступок, за который нельзя бить ребенка, но их все равно били. По ночам в окно влетали сонмы самых причудливых насекомых, которых только мог создать Господь, поселив всех их на этом острове. Тут были и летающие муравьи, и ночные мотыльки размером с маленькую птичку, и, конечно, комары. Днем Матинна отказывалась есть, но по ночам некоторые девочки видели, как молниеносным рывком она хватала мотыльков и поедала их. После этого уже никто не сомневался, что перед ними – дитя Сатаны.

Хотя сэр Джон сказал, что Матинну нежелательно навещать – только лишний стресс и ей труднее будет адаптироваться, через три дня леди Джейн отправилась в приют, чтобы забрать девочку домой. Во-первых, было задето ее самолюбие, во-вторых (правда, уже в меньшей степени) – она переживала за ребенка. Кроме того, она хотела дать понять мужу, что не позволит ему самоуправствовать.

Но была и другая причина, спрятанная настолько глубоко, что леди Джейн буквально испытывала физическое страдание, не смея назвать все своими именами. Она не была истеричкой и не позволяла себе давать волю эмоциям, как это делали женщины слабохарактерные, привыкшие копаться в своих переживаниях. Но здесь, в приюте, ее буквально накрыло волной эмоций, да так, что спирало грудь и она не знала, как себя вести. Директор водил ее по корпусам, устроив для гостьи нечто вроде экскурсии – такова была просьба губернатора. Сэр Джон слишком хорошо знал жену, предвидя, что она его не послушает. Поэтому, как и положено бывалому морскому офицеру, он решил выстроить хитрую линию обороны.

Дети шарахались от леди Джейн, словно дикие зверьки – напуганные, голодные, истосковавшиеся по нормальной человеческой жизни. Единственным существом, довольным жизнью в приюте, был большой рыжий кот, у которого не было недостатка в крысах, даже днем сновавших в темных простенках. Леди Джейн попыталась заговорить с одним мальчиком, но тот молча стоял с отстраненным видом, как будто уже отказался жить на этом свете. Тогда леди Джейн стала спрашивать детей: хорошо ли их кормят и как им тут живется.

Но они словно не слышали ее, и даже, казалось, не понимали, о чем она говорит. Все они выглядели забитыми, глаза их были пустыми. Странно, но дети не перешептывались, не хихикали, и никто никого не дергал за косички. Они были очень слабы, кашляли и чесались, они все были больны – кто паршой, кто дизентерией, и у многих руки были покрыты ознобышами, которые они расчесывали в кровь.

Приюту было всего несколько лет, но здание уже пропиталось зловонием. То был запах запущенности, неприкаянности и еще чего-то – тогда леди Джейн не могла дать этому названия, но позднее в своем дневнике попыталась описать хотя бы примерно: «Запах, свидетельствующий о том, что в этом доме что-то не так…» Этот запах забирался всюду – в спальные комнаты, в полусгнившие гамаки из коричневой холстины в пятнах мочи и крови, он пропитал пол из грубых досок и – маленькое тельце, походившее на кусок кроваво-гнойной плоти и уложенное на убогую лежанку в углу комнаты. Существо это было замотано в коричневую льняную тряпку, обильно смазанную жиром.

– У нее в доме случился пожар, – тихо пояснил директор. – Мать сгорела заживо. Только вот ее и успели спасти.

Временами девочка поскуливала от боли, но по большей части просто молчала, безразличная ко всему. Взгляд ее ярких бирюзовых глаз был неподвижно устремлен в потолок, и создавалось жуткое впечатление, что эти глаза воткнули в поросенка, которого передержали на огне, и он обуглился. И эти глаза, глаза девочки, вопрошали: когда же ее положат в белый игрушечный гробик, который уже был готов и ждал ее на столе в большой подвальной комнате. Именно туда директор и провел леди Джейн.

– Мы во всем обслуживаем себя сами, – сказал директор, подняв фонарь над головой, чтобы гостья могла внимательнее осмотреть это жуткое помещение. – Все это мастерят мальчики из нашего приюта.

После посещения «гробовой комнаты» леди Джейн попросила избавить ее от продолжения экскурсии, и вдвоем они проследовали в расположенную на втором этаже столовую для администрации. Окна столовой выходили на задний двор, где обычно и слонялись дети. Леди Джейн придвинулась к окну из дутого стекла и посмотрела вниз.

Она сухо сглотнула, пораженная увиденным.

Если бы не темная кожа, она ни за что не признала бы в этом шелудивом ребенке с побритой наголо головой, в каком-то унылом балахоне Матинну. Девочка неподвижно сидела на корточках, в сторонке от других детей. Потом кто-то бросил ей в лицо шмоток грязи, и Матинна оскалилась – отсюда было не слышно, возможно, она даже зашипела, как дикая кошка, и от нее отстали.

Леди Джейн приехала, чтобы забрать Матинну домой. Ей было все равно, как отреагирует муж или что скажут эти ничтожества, считающие себя колониальной аристократией. Когда она собиралась сюда, то предполагала, что просто заявит о своем намерении и сразу же уедет вместе с ребенком. Но что-то остановило ее объявить о своем решении, и она просто спросила, получает ли Матинна достаточно питания.