Жар под золой - [95]

— Подождите, господин пастор, — задержал я его, — я хочу вам еще кое-что сказать. Я хочу вам сказать, что отказываюсь от места. Когда завтра Бюлера засыплют землей, я перестану здесь работать. Такие, как я, снова требуются, не знаю только, надолго ли.

Пастор не выказал ни малейшего удивления, он кивнул, словно заранее знал, что я уйду.

— Я не могу вас удерживать, господин Штайнгрубер, но я убедительно прошу вас выполнить условие договора: вы должны предупредить о своем уходе не позже чем за месяц.

— А на этот месяц я возьму очередной отпуск, — сказал я.

— Вы считаете, это благородно по отношению ко мне? — спросил он.

— Кому как не вам понять меня, господин пастор? Завтра я зарою гроб Бюлера... Какую-нибудь замену мне вы наверняка найдете, сейчас многие ищут работу... и не только всякие подозрительные типы, но и люди, на которых вполне можно положиться.

Мы пошли к двери.

— Знаете, господин Штайнгрубер, те пять часов, что я провел в полицайпрезидиуме, были самые удивительные часы в моей жизни. Пока полиция снимала показания, мне временами казалось, будто я и есть обвиняемый, а вовсе не один из тех, кто помог разворошить это осиное гнездо... Но видит бог, дело того стоило. Главное, чтобы они не остановились теперь на полпути, я имею в виду тех, кто нас допрашивал... Газеты полны сообщений... Надеюсь, они и впредь будут полны ими, чтобы люди не погрузились в спячку и хоть что-то поняли...

— Про эти пять часов, господин пастор, я уже забыл.

Я проводил пастора до главного входа, мимо мертвецкой, где покоился Бюлер, умерший от сердечной недостаточности, как гласило медицинское заключение. Когда мы прощались, я сказал:

— Завтра я доведу могилу до предписанной глубины. Завтра, с самого утра.

Пастор направился к своему дому. Он шел твердым шагом.

Я глядел ему вслед и думал: хорошо бы таких людей, как он, было побольше, — людей, которые делают то, что считают правильным, и при этом не думают о том, как будет реагировать вышестоящая инстанция.

Вдалеке я увидел стрелу крана, поднимавшего какой-то груз. Хорошо, наверно, сидеть в кабине крана, видеть сверху всю землю и вырастающие на ней дома.

* * *

Хелен разложила по всей гостиной газеты: огромные заголовки сообщали о нашем выезде с флагами. Мы вслух цитировали друг другу отдельные выдержки из статей, прежде всего — жирный шрифт либо слова, на которые делался акцент:

Уникальная акция!..

Существует ли в Германии правый экстремизм?..

Что представляет собой находка: мальчишескую шалость или некий симптом?..

Единичный случай или верхушка айсберга?..

Куда смотрит комитет по охране конституции?..

Подрывная деятельность правых...

Как могло случиться, что двое штатских, один полицейский на пенсии, один инвалид и один пастор взяли на себя функции тайной полиции в нашей стране? Напоминаем, кстати, что именно наша газета уже несколько месяцев назад сообщала об оскорблениях, нанесенных гражданам еврейской национальности...

Кто стоит за этой историей с оружием?..

Политические деятели! Откройте глаза! Еще не поздно...

Существует ли на самом деле правая опасность? Акция с флагами, безумная по замыслу, была тем не менее всего лишь шуткой со стороны людей, которые пытаются убедить себя и нас в существовании правой опасности. Нет, наша демократия всегда на страже...

Кладбищенский сторож и каменщик, заручившись поддержкой леворадикального пастора, подняли шумиху...

Существуют ли в нашей стране неофашисты? Действительно ли оружие, обнаруженное сперва на кладбище, потом на складе напитков, свидетельствует о наличии правой опасности?..

Кто позволил этим людям разъезжать по стране с запрещенными флагами?.. Кто их прикрывает, кто в красных магистратах несет ответственность за то, что...

Это дело для уголовной полиции или для политической?

Побольше бы таких храбрецов...

Кто совращает нашу молодежь, кому принадлежит крестьянский хутор в пуще Тевтобургского леса?..

Совращать нашу молодежь? Никогда!..

Суровые меры против правых террористов...

У дверей позвонили, и через несколько секунд в комнату вошла Клаудия. Она кивнула на газеты и сказала:

— Тебе, должно быть, нелегко пришлось. Я читала все, господин Швингхаммер носил мне газеты... Я рада, что дело сдвинулось с мертвой точки... А потом, когда будет суд, вспомнят и про Луиджи... Ведь будет же суд, верно?..

Я много раз перечитывал газеты, и особенно отдельные слова, которые были напечатаны таким крупным и жирным шрифтом, что от них даже в глазах рябило. В некоторых статьях я вообще ничего не мог понять, потому что их авторы сами ничего не поняли; в других дело было представлено так, будто все это была просто шутка, и куда больше описывался наш выезд с флагами, чем обстоятельства, послужившие причиной выезда.

— Не могу я больше сидеть в Хагене, — заговорила Клаудия, и я лишь с трудом мог понять, о чем идет речь. — Дом в Хагене действует мне на нервы. Я сижу там взаперти. Дружелюбие этих людей, их заботливость — все действует мне на нервы, я не могу сделать ни шага, чтоб они не заметили...

— Клаудия, — перебил я дочь, — я отвез тебя к Швингхаммерам, и они не стали расспрашивать, зачем да почему. В наше время одно это кое-чего стоит, когда тебя не спрашивают, зачем и почему.