Жар под золой - [75]

— Выкинь автомат, избавишься и от этих типов, — сказал я.

— У меня еще на год договор с фирмой. А вдобавок мне хоть немного, да перепадает с этого: я получаю тридцать процентов. Как-никак синица в руки лучше, чем журавль в небе.

Я обернулся и поглядел на парней — все они были в джинсах и в черных куртках из искусственной кожи, и все выглядели как-то неухоженно, запах пота доставал до самой стойки. Некоторое время я наблюдал, как они азартно выстреливают шарик и самозабвенно провожают его глазами.

Вошли три дородных, хорошо одетых пожилых господина. Они молча поклонились и сели за большой дубовый стол в углу. Лицо Паяца чуть просветлело. Он налил три пивных стакана пильзенского и почтительно поднес гостям. Я слышал, как они заказывают что-то поесть. Паяц передал заказ жене на кухню.

— Выпей, Лотар, я угощаю. Видишь, дела опять идут в гору. — И он указал на поджидающих свой заказ господ. — А хорошо ведь, — и он снова указал на них, — родившись на свет, сразу угодить в готовую кровать и мочить шелковые пеленки.

— Хорошо, да скучно, — отозвался я.

— А знаешь, я бы не растерялся, если бы меня объявили наследником... ну скажем, наследником какого-нибудь епископа...

— Паяц, Паяц, ведь епископы не делают детей, какая у тебя грязная фантазия.

— Не делают? — Наконец-то к нему вернулась прежняя улыбка. — А почему? Не могут, что ли?

— Могут, конечно, не хуже, чем ты, но только им... им нельзя... по техническим причинам. — И я невольно рассмеялся.

— По техническим? — переспросил Паяц. — Они что, завод? Или шахта?

— Почти, хотя там столько воды откачивать не надо, — ответил я, прислушиваясь к голосу трех молодых людей, которые тем временем о чем-то заспорили. Спор становился все громче, и один из посетителей за угловым столом крикнул:

— Нельзя ли потише, молодые люди? Вы горланите, как на ярмарке.

Парень, который как раз сделал свой выстрел, спокойно ответил:

— Папаша, выпусти лишний пар, мы ведь не пристаем к вам из-за того, что вы забились в угол и помалкиваете.

Я встревожился, как бы не вышел скандал. Паяц высморкался в бумажный носовой платок и поднял глаза к потолку. Один из мужчин грузно вылез из-за стола и подошел к парням.

— Вам что, больше делать нечего, кроме как хулиганить в святое воскресенье?

— А вам что, — не сводя глаз с автомата, ответил молодой человек, — больше делать нечего, кроме как не хулиганить в святое воскресенье?

Покачивая головой, дородный господин вернулся за свой стол.

Стаканы с колой у парней были допиты только до половины.

— Кто эти три толстяка? — спросил я Паяца.

— Из пивоварни, они разъезжают по пивным и вынюхивают, оправданны ли жалобы хозяев на застой... Потом они представят в пивоварню отчет...

И тут рядом со мной возникла Клаудия.

Меня бросило в холод.

— Здравствуй, отец, — приветливо сказала она. — Давай лучше сядем, я не люблю торчать у стойки.

Мы сели в самый дальний угол. У Паяца до предела вытянулась шея.

— Ну скажи хоть словечко, ты ведь знал, что я когда-нибудь вернусь, — опять заговорила Клаудия.

— Знал. Но только не так.

Меня встревожил ее вид. Она заметно осунулась, пестрый платок, узлом завязанный под подбородком, делал ее лицо узким и строгим. Вид у нее был усталый и затравленный, глаза тусклые, взгляд блуждающий.

— Ты почему пришла сюда? — спросил я. — Ступай лучше к матери, она тебя ждет, — добавил я резким тоном, сам на себя удивляясь.

— Отец, только не вдавайся сейчас в патетику.

Я увидел, как в зал вошел Бюлер. Он остался у стойки, а меня не заметил.

— Отец, мне нужна твоя помощь.

— А где ты вообще живешь?

— Повсюду. Отец, мне нужен ты, нужна твоя помощь.

— Клаудия, я не понимаю, ты ведь сама хотела того, что сейчас имеешь... Да и чем я могу тебе помочь? — спросил я, с внезапным страхом ожидая ее ответа.

— Немногим. Тебе надо еще раз перевезти уже перевезенное. Ты меня понял?

— А куда?

— Мы тебе скажем. Тебе хорошо заплатят... Ты сделаешь это ради меня? — спросила она торопливо и взволнованно.

— А кто это: мы?

За все время разговора Клаудия ни разу не посмотрела на меня, а глядела мимо, на деревянную панель. Говорила она так тихо, словно боялась, что ее кто-нибудь услышит.

— Ты это сделаешь? Ради меня? Ты мне поможешь? Прошу тебя, отец, для меня это вопрос жизни и смерти.

Я посмотрел ей прямо в глаза. Девушка, сидящая передо мной, пыталась спастись бегством, так я это понял.

— Вопрос жизни? Ничего не понимаю, — ответил я.

Клаудия зажгла сигарету и начала курить, торопливо, короткими затяжками.

Старик Бюлер заметил меня и направился было к моему столику, но, увидев Клаудию, повернул обратно и снова обосновался у стойки.

— Ну а люди, эти люди платят тебе за то, что ты играешь у них на рояле? — спросил я и сам подивился тому, как легко сорвались с моих губ ехидные слова.

— Эти люди живут на пожертвования, а не на взносы. Я знаю, что вы с мамой были на собрании.

— Представь себе, мы получили именное приглашение.

— Отец, мне нужны деньги, — вдруг сказала Клаудия. — И добавила неуверенно: — Десять тысяч марок.

Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что она, собственно, сказала. Сперва я просто прислушивался к ее словам, настолько чуждым, будто они вовсе относились не ко мне.