Жар под золой - [74]

Однако Габи растерянно стояла посреди кухни и не трогалась с места. Отсутствующим взглядом она смотрела, как шьет Хелен.

— Можешь сегодня переночевать у нас, на диване в гостиной, — сказала Хелен.

— Нет, я уж пойду туда, не могу же я в последнюю ночь оставить ее одну, — сказала Габи. — Может, я снова перееду к Франку, — добавила она выходя.

Из кухонного окна я наблюдал, как Габи устало бредет через улицу.

— Мне и в самом деле любопытно, что сказано в завещании, — сказала Хелен, откладывая юбку.

— Да нам-то с тобой какое дело — мы-то все равно ничего не получим.

—А Габи даже не знает, как ей поступить с наследством, если, конечно, она его получит.

Пронзительно зазвонил телефон. Хелен вскочила, бросилась в переднюю, я слышал, как она несколько раз крикнула «Алло, алло, алло!», после чего вернулась на кухню в полном разочаровании.

— Лотар, это уже четвертый раз, как только я снимаю трубку, он ее кладет.

— Откуда ты знаешь, что это «он»?

— А разве я говорила «он»? — удивилась Хелен.

Телефон зазвонил снова.

— Теперь снимай ты, — испуганно сказала Хелен.

— Да пусть звонит, может, это повреждение на линии, помнишь, у нас как-то телефон трезвонил весь день?

Но несколько минут спустя опять раздался звонок, и Хелен умоляюще посмотрела на меня. Мне было здорово не по себе, когда я вышел в переднюю и снял трубку:

— Алло, я слушаю.

— Отец, мне надо с тобой поговорить, — раздался голос Клаудии. — С одним. Завтра в шесть вечера, у Паяца.

И Клаудия положила трубку, но я еще несколько раз прокричал: «Алло, алло, алло!»

— Он опять положил трубку? — спросила Хелен, глядя на меня расширенными глазами.

— Да. Наверно, все-таки повреждение на линии, — ответил я.

* * *

Сперва мне показалось, будто я ошибся дверью.

В пивной не было ни души, даже у стойки — и то никого. Я стоял, не решаясь закрыть за собой дверь, но тут раздался голос Паяца:

— Можешь смело входить, лучше один гость, чем ни одного.

Паяц налил мне пива, даже не поинтересовавшись, что́ я буду пить. Я искоса разглядывал его. Он нынче был серьезный, даже печальный, без вечной застывшей ухмылки на лице.

Снаружи через тусклые стекла пробивался свет уличного фонаря, день был пасмурный, а в пивной горела одна неоновая трубка над стойкой, где красовалась надпись: «Гость веселый — это клад, и ему хозяин рад». А над стеклянным шкафчиком позади стойки все еще висела деревянная дощечка с выжженным стишком: «Если злишься на жену, выпей рюмочку одну, а помиришься с женой — мало рюмочки одной».

Сегодня эти стишки не вызвали у меня улыбки, настроение было неподходящее. Мрачность Паяца заразила и меня, я даже похолодел от мысли, что спустя несколько минут передо мной появится Клаудия.

— Да, Лотар, так-то вот. Вдруг стоишь посреди своего заведения один-одинешенек... Ну пей. На здоровье...

— А что это сегодня случилось? И погода вроде не такая, чтоб людей очень уж тянуло на улицу.

— Сегодня? Ну ты даешь! Да это уже несколько месяцев тянется. Один ты ничего не замечаешь, потому что больше теперь бываешь на кладбище, чем в пивной. Если так и дальше пойдет, незачем будет починать новую бочку.

— Денег у людей нет.

— Денег? Вздор. Просто никто больше пить не хочет, и обедов берут теперь вдвое меньше — люди на другое тратят деньги: им подавай Австралию, Японию либо Флориду.

Наверно, ждать посетителей еще хуже, чем искать работу, подумалось мне.

— И как на грех именно теперь пивоварня повысила арендную плату. Ни с того ни с сего. На сто пятьдесят марок в месяц. Могли бы знать, что сбыт у всех упал. Но у них сила, они натравливают хозяев друг на дружку и разоряют половину, драться надо, только драться... Скверные времена настают, Лотар, а жена моя сидит на кухне, ждет, когда гости придут обедать, и глядит на остывшие шницеля.

Мы помолчали, я смотрел на свое выдыхающееся пиво, которое никак не лезло мне в глотку. Всякий раз, заслышав машину, Паяц вытягивал шею, а когда машина проезжала мимо, он разочарованно сникал.

— У тебя небось теперь дел невпроворот, большинство народу помирает в феврале... я ж говорю: покойники — они всегда прокормят, ты правильно сделал, что пошел работать на кладбище.

Трое молодых людей вошли в зал и прямиком потопали к игральному автомату. По семикратному щелканью я понял, что они опустили в прорезь двухмарковую монету.

— Три колы! — крикнул один.

Паяц угрюмо наполнил три стакана.

— Эти трое теперь битый час проторчат возле автомата, каждый со своим стаканом, — вот изволь на этом разбогатеть, — объяснил недовольный Паяц.

— Скажи спасибо, что хоть эти пришли.

— Я без них запросто мог бы обойтись. Ты только погляди на них. Это же наше будущее. Кончают школу, бездельничают, наглеют, сидят на шее у своих стариков, потом, глядишь, угонят у кого-нибудь машину, а там и банк ограбят...

— Должны же они хоть когда-нибудь что-нибудь делать, — попытался я придать разговору шутливый оттенок, но мне самому ни капельки не было смешно.

Паяц тоже оставался серьезным и мрачным и не сводил глаз с троих парней, словно опасался, как бы они чего не стащили.

Щелканье автомата за спиной меня раздражало — только что стояла такая приятная тишина.