Жар под золой - [17]

— Штайнгрубер, ну зачем же так сразу, ты сначала выслушай, прежде чем что-то мне приписывать.

Как всегда, Бальке был одет по последней моде: всегда на одну краску моднее, на один тон громче, на один поклон вежливее, и всегда на одну марку щедрее по отношению к своим работягам.

— А почему ты обращаешься ко мне? — спросил я, избегая смотреть ему в глаза.

— Странные ты вопросы задаешь. Кто на Мариенкефервег без работы? Кроме тебя, никого не знаю. Вот я и подумал...

— Схожу-ка к Штайнгруберу, — перебил я его. — Ну так что это за работа? Надолго, почем? Что за работа, Бальке, чего ты вдруг замялся?

— Знаешь, Лотар, вот это я всегда в тебе ценил: сразу ухватить суть. С такими, как ты, можно дела делать.

Я наконец поднял глаза и стал его разглядывать. Улыбаясь, он стоял передо мной — элегантный, предупредительный, ну просто сама любезность, на нем была шелковая рубашка с черно-желтым рисунком: желтые кольца цеплялись за черные. Я знал, что он считает себя меценатом городского спортивного клуба и любит фотографироваться в позе покровителя среди длинноногих прыгуний и бегуний, хотя всем известно, что он не разбирается ни в футболе, ни в легкой атлетике. Как-то раз, увидев его фото в спортивной газетной рубрике, Хелен сказала: «Да брось ты волноваться из-за этого Бальке, ему выгодно — ведь его пожертвования, как рекламные расходы, не подлежат налогообложению».

Когда года три назад Бальке к тому же еще выбрали «королем стрелков» нашего района, он раскошелился на несколько тысчонок. Перед праздничным шатром зажарили на вертеле бычка и десяток молочных поросят. «Королевой стрелков» он избрал девицу лет двадцати, и злые языки утверждали, что она легла в постель к Бальке еще в шестнадцатилетнем возрасте.

— Ну и вопросики ты задаешь, Штайнгрубер. Радуйся, что я опять пришел. Чем унывать, лучше Бальке позвать!

— Вот что, Бальке: если Штайнгрубер, то лучше уж господин Штайнгрубер или просто Лотар, чтобы с самого начала не было недоразумений. Я не люблю твоих шуточек, мы достаточно давно знаем друг друга.

— Достаточно давно, но недостаточно хорошо, Штайнгрубер. Теперь это изменится: будешь занят всего дважды в неделю, за каждый раз получишь по пятьдесят марок...

— Выходит, сотня в неделю, четыреста в месяц... А что я должен делать за такое княжеское вознаграждение?

— Значит, согласен. Так вот: каждую среду и каждый четверг будешь ездить в Кёльн. Адреса я тебе сообщаю накануне по телефону. Там забираешь пакеты и маленькие ящики — когда один, когда несколько, как придется. Привозить их ко мне домой или в контору не надо, пусть лежат у тебя в гараже, пока я не позвоню и не скажу, куда их доставить. Ездить будешь не на машине фирмы, а на своей собственной, за километраж получишь дополнительно. В случае аварии, поломки и т. п. ремонт за мой счет...

— Погоди, Бальке, — прервал я его, — мне не успеть за тобой. Прежде всего растолкуй, что я должен перевозить.

— Чтобы все было ясно, Штайнгрубер: за вопросы тебе не платят, и еще: это твой побочный заработок, в платежных ведомостях у меня ты не будешь значиться. Бирже труда об этом приработке тоже знать не обязательно, а то они тебе, чего доброго, еще срежут пособие, знаю я эту братию. Легкая работенка, Лотар, истинное удовольствие, словом, прогулка на Рейн, только одни ездят в конце недели, а ты поедешь в середине.

Я все время не сводил глаз с его рубашки, уставившись на желтые и черные кольца.

Бальке — единственный, кто после семи месяцев предложил мне работу, и это было даже приятно, хотя я догадывался, что дело нечистое. Но у Бальке все было нечисто.

Четыреста марок в месяц — прибавка соблазнительная. Кроме того, это даст какое-то разнообразие, прекратится вечное ожидание. Когда страдаешь от жажды, пьешь, что дают, не спрашивая, вода это или вино. Я хотел было уже сказать «Да»: отказываться от приработка было бы глупо — и тем не менее колебался, зная, что у Бальке плохая репутация, хуже некуда. За многие годы я сам убедился в этом: строительные подрядчики прибегали к услугам транспортной конторы Бальке лишь в крайнем случае, так как он нередко завышал после доставки груза заранее обусловленные цены или же поставленные им материалы не соответствовали требуемому качеству. Если протестовали, Бальке предлагал подать на него в суд. Но никто еще не отважился с ним судиться, опасаясь немалых расходов, к тому же каждый из них в свое время провернул вместе с Бальке какое-нибудь темное дельце. Только Бальке был способен за ночь достать для стройки невозможное. Когда прорабы и десятники рвали на себе волосы оттого, что поджимали сроки сдачи, являлся Балькеи кричал им: «Ребятки, чем унывать, лучше Бальке позвать!»

Мне было противно смотреть на это улыбающееся лицо, даже кулаки невольно сжались, но тут на террасу вышла Хелен.

— Чего еще ждешь, — сказал я ему. — До среды!

— Что я говорил? Я же знал, Штайнгрубер, что у тебя есть голова на плечах. Позвоню во вторник вечером или в среду утром, и имей в виду, мне не хотелось бы объяснять тебе все дважды.

Уходя, Бальке увидел Хелен, но не поздоровался с ней, сделав вид, будто не заметил ее. Он удалился тем же путем, каким и пришел: через кусты, отгораживающие сад от улицы.