Жар под золой - [12]

— Ты на все смотришь с личной точки зрения, — сердито сказала она и повернулась ко мне спиной.

— Ну и что? По-твоему, я должен рассматривать все теоретически, значит, эти семь месяцев не мои личные, а теоретические? То, что я в сорок пять лет безработный, — это теоретическая или личная проблема?

— Но, Лотар, ты же не можешь...

— Что я не могу, Хелен, что? Могу, даже вынужден мириться с грязной политикой. Все иное — очковтирательство.

Потом мы лежали рядом и больше не разговаривали, потом Хелен, отыскав под одеялом мою руку, тихо пожала ее, и я ответил ей пожатием, потом мы гладили друг друга, и все было как всегда.

* * *

— Северный поселок снесут, Лотар, точно, и знаешь, кто замешан в игре? Нет, Бойерляйн списан со счета, тут втесался наш дорогой Бальке, уж ему-то будет что вывозить на своих грузовиках. «Чем унывать, лучше Бальке позвать!» Кстати, он приходил ко мне.

— Кто, Бальке? — спросил я недоуменно.

— Он самый. Предлагал работенку — шофером. Я отказался. Да будь я еще безработным, все равно отказался бы. Может, он к тебе нагрянет?

— Но я же не имею права... водить грузовики. Как дела у отца, Франк?

— Габи его под колпаком держит, даже меня больше не пускает в комнату... Дожидается смерти, что ему еще делать... Медленное умирание... Лотар, я не представлял, что умирание может быть таким долгим.

Габи сидела на верхней ступеньке крыльца и сосала карамельку. Проследив за моим взглядом, Франк как бы между прочим заметил:

— Настоящая баррикада, раздается вширь не по дням, а по часам.

Потом он вернул мне пистолет.

Я побрел домой. Карман брюк оттягивала сталь, и это придавало мне необычайную силу. Когда я проходил мимо дома Баушульте, хозяин сделал мне знак, чтобы я подождал. Я нехотя остановился, Баушульте подошел к ограде и заявил без обиняков:

— Лотар, давай сюда пистолет.

— Пистолет? — переспросил я. — О чем ты говоришь?

— Старую лису не проведешь. Давай его сюда, не то беды не оберешься. Знаю, как это бывает — сначала играют, а потом стреляют.

Словно уступая силе, я отдал пистолет, не спрашивая, как он догадался, что у меня в кармане оружие.

— Может, заглянешь в теплицу? — спросил Баушульте.

— Нет, там у тебя нельзя курить, да и сыровато. В твоей теплице мне дышать нечем... И вообще, катись ты подальше.

Старуха Пфайфер буквально лежала на подоконнике, когда я пересекал улицу у ее дома.

— Господин Штайнгрубер! — крикнула она. — Бальке приехал, вон его машина, он ждет вас.

«Во все сует нос, стерва», — подумал я.

В дверях моего дома показался Бальке, его провожала Хелен. Заметив меня, она вернулась в прихожую. Бальке сиял, он сиял всегда, на кузовах его грузовиков была рекламная надпись: «Чем унывать, лучше Бальке позвать!»

— Для тебя есть работа! — воскликнул он и хлопнул меня по плечу. — Солнце опять светит! Ну как, может, поедем прямо сейчас?

— Не имею права водить грузовики, Бальке, ты же знаешь.

— Неважно, пойдешь на материальный склад или в диспетчерскую, а то и на своей машине отвезешь, кое-что найдется...

— Неохота, — прервал я его и, повернувшись, вошел в дом.

Вслед мне донеслось:

— Еще взвоешь, еще цемент жрать будешь! Подумай о том, что предлагаю. Шатаются без дела и еще привередничают. Значит, слишком еще хорошо живете.

В комнате Хелен спросила меня:

— Тебе холодно? Почему ты держишь руки в карманах?

Я поднялся и вышел. В коридоре встретил дочь.

— Что-нибудь ищешь, отец? — спросила она.

— С чего ты взяла?

— Ты все время смотришь на потолок.

— Да, ищу. И если хочешь знать, ищу время, которое мне осталось прожить.

— Ну-ну, тогда счастливых поисков, — насмешливо сказала Клаудия. Было видно, что она едва сдержалась, чтобы не покрутить пальцем у виска.

В подвале я уселся у верстака на шатающийся стул, который уже давно собирался починить. Итак, это мой дом, ради которого я многим пожертвовал, пошел на такие лишения, какие нынче вряд ли поймут. И каков результат? У меня даже нет своей комнаты в собственном доме, нет ни единого уголка, где я мог бы затворить за собой дверь и побыть один. Только у дочери есть своя комната. А почему мы, в сущности, при строительстве не подумали о том, чтобы у каждого были свои четыре стены? Только подвал принадлежит мне одному, здесь я сам себе хозяин, здесь мой верстак, станок для резьбы и шкаф с инструментами, набитый массой вещей, скопившихся за десяток лет, и я точно знал, что они вряд ли мне когда-нибудь пригодятся. Интересно, что чувствуют богатые люди, которым ничего не надо, потому что у них все есть?

После смерти моей матери мы с Франком потратили целых два дня, чтобы освободить ее квартиру в небольшом шахтерском домике от имущества: вывозили старую мебель и всевозможный хлам, который мать складывала на чердаке, — от пустых банок до изъеденных молью половиков, колченогих стульев и треснутых ночных горшков. Неужели ей доставляло радость сознание, что это имущество там сохранится?

Даже турки, жившие в этом квартале, — мать воспринимала их как божью кару, — отказались взять вещи, которые мы с Франком предложили им, чтобы облегчить себе перевозку.

На улице сверкнула молния. И вслед за ней, фейерверком, последовало еще несколько разрядов.