В мозгу происходит химическая реакция, и — бам! Ты уже бежишь, и ничего больше не происходит, даже сердце твое бьется будто отдельно от тебя, далекое и непонятное. И движения у тебя не свои, а как бы позаимствованные.
Вот как это бежать, когда ты вне себя от страха. Оно проникает подо все поверхности, и мы не успеваем броситься вниз по лестнице прежде, чем оно окажется рядом. Нам остается бежать наверх, и мы это делаем, потому что так все равно лучше, чем остановиться. Нога Нисы соскальзывает со ступеньки, она падает назад тем ужасным образом, который обычно приводит к очень плохим травмам, как мама говорит. Сейчас такое падение, наверное, привело бы к смерти или еще к чему-то совсем чудовищному. Мы с Юстинианом одновременно хватаем ее за руки, тянем с такой силой, что она едва не падает в другую сторону.
В кино погони всегда выглядят так правильно. В жизни все получается нелепо, суматошно, и каждое действие на самом деле выходит не таким, на какое рассчитываешь. Вот такая правда жизни.
Но все равно лучше быть быстрым и нелепым, чем медленным и мертвым.
Мир дрожит, его, а не меня, бросает то в жар, то в холод. Стираются контуры предметов, а потом вдруг становятся контрастными, словно нарисованными, и от этого бежать тяжелее, я совершенно не понимаю, где окажусь в следующий момент.
Но меня так и не посещает идея сдаться и посмотреть, что это существо сделает с нами. Я верю в то, что все люди хорошие, хотя бы глубоко внутри, существа же, не умеющие преодолеть порог материи, кажутся мне пугающими и не вызывают желания с ними общаться.
Наверное, это правильно.
На лестнице тесно, и нам постоянно приходится хвататься друг за друга, чтобы не дать упасть себе или кому-то другому. А оно, ну как бы не спешит, и при этом не отступает. Дивно самоуверенная штука.
Я вот что думаю — если выход на крышу закрыт, мы пропали. А если он открыт, то мы, скорее всего, тоже пропали, но парой минут позже.
Только вот за эти минуты, которые будут проведены не так уж весело и радостно, я сейчас все отдам. В здании девять этажей, не все из них принадлежат мотелю. Лестница вверх открывает нам обычную многоэтажку с железными дверями квартир, в которые нельзя постучаться и попросить о помощи.
Люди не видят нас, не слышат, не знают. А если мы здесь умрем, то и тел наших никогда не найдут.
Я думаю, а может такое и раньше бывало. Никто же не может знать, что, в конечном итоге, случается с людьми, чьих тел, живых или мертвых, так никто и не нашел.
Может вот что с ними случается. Может штука из-под земли их все-таки догоняет.
Вот будет обидно, думаю я, только я вернул папу, и все стало хорошо, сейчас я умру, и все снова будет нехорошо.
Это путешествие кажется мне бесконечно долгим. Оно хуже, чем очередь или неинтересный урок, потому что нужно спасать свою жизнь, а не только терпеть, как растягивается время. Наконец, я вижу дверь на крышу. Замка на ней нет, и Ниса первой распахивает ее. Вообще-то она куда быстрее нас, и у нее было бы больше шансов сбежать, только вот она не хочет никого бросать. Никто из нас даже не думает закрыть дверь, ведь для того, кто гонится за нами преград нет.
Мы оказываемся в просторном и пыльном пространстве чердака. Спотыкаясь о мусор, мы добираемся до лестницы. Я понимаю, что движения у существа уже не быстрые. Скорее оно ползет. Наверное, знает, что бежать нам, в общем, некуда.
Только на крыше, вдыхая воздух, который проникает внутрь странно, словно я стою перед кондиционером, включенным на полную мощность, я понимаю, что сердце у меня разрывается. Наверное, в этом месте оно будет рваться до бесконечности, на тысячу миллионов кусочков.
— Пожалуйста! — кричит Ниса, затем издает второй визг, уже бессловесный, показывает зубы. Я впервые вижу ее такой, выпустившей зубы не от голода, а от страха. И она вправду пугающая. Но это для людей. Я дергаю ее за руку, чтобы она не останавливалась. Мы подбегаем к парапету, все вчетвером хватаемся за перила, так славно, слаженно и одновременно, словно тренировались.
И оказывается, что бежать больше некуда. Оно ползет к нам. Практически все пространство крыши занято им.
— Матушка, — Ниса падает на колени. — Пощади меня и моих друзей, я умоляю тебя!
Тогда я понимаю, что она знает, кто это. И я тогда тоже узнаю. Они ведь взывают к Матери Земле, их богине. Они взывают к ней с самого начала, и Ниса не могла не узнать ее, как я знаю и чувствую своего бога.
Вот отчего так бесполезно бежать или драться, да даже прятаться. Я вижу перед собой чужую богиню.
Звезды сияют и гаснут, словно цветомузыка на дискотеке. В небе, не нырнувшем в темноту, они все равно кажутся яркими, эти небесные огни. Они ослепляют светом, а потом оставляют меня, и на секунду мне чудятся провода, рассеянные по небу, взбесившееся электричество в них заставляет звезды гаснуть и загораться.
Ниса припадает к холодному камню, целует его.
— Прислушайся к моим молитвам, Матушка, ведь ты взрастила меня!
И хотя зубы Нисы выдают страх и звериную злость, голос у нее становится звонкий, девичий, какого я никогда не слышал.
Небо сходит с ума, а под камнем скрывается богиня. Вот какой у меня сегодня день.
