Она смотрит на меня, криво улыбается, и клык утыкается в ее нижнюю губу.
— Сейчас я больше хотела бы услышать «приятного аппетита».
Голос у нее такой, будто вообще ничего не случилось, и я радуюсь, потому что мне в голову приходит все побеждающая мысль о том, как мне приснился ужасный черно-белый мир.
Но такие мысли всегда оказываются неправдой (кроме странных книг, сюжет которых потом сложно пересказать).
Просто Ниса переживает очень недолго, а потом становится такой же мрачной и невозмутимой, как и всегда. Она садится на край кровати, гладит меня по волосам. Взгляд у нее такой, будто она меня ищет.
А потом она неожиданно резко хватает меня за подбородок, заставляет отклонить голову. Ее зубы погружаются в меня, и я уже не чувствую боли, насколько привычным стало это ощущение. Я закрываю глаза, ощущая, как пульсирует моя кровь. Это мерный, барабанный и успокаивающий звук. Когда мне кажется, что кружево сосудов под веками плывет, она отстраняется. У нее зубах две капли моей крови, и она ловко ловит их языком.
Она становится хорошей хищницей.
Умывшись, я говорю, чтобы Ниса собиралась и нашла Юстиниана с Офеллой, до темноты остается всего ничего, а сам быстро спускаюсь по лестнице и иду в сад.
Увядающий, но еще зеленый, в сумерках он выглядит еще более мрачно. Цветок астры, на который я посадил червя, валяется у обезглавленного стебля. Красный смотрится так ярко и пронзительно, что мне даже приходится потереть глаза. Я беру цветок, касаюсь пальцем мягких лепестков, раздвигаю их. Разумеется, червя там больше нет, и следов его никаких не осталось. Земля мокрая и податливая, я прикладываю в ней ладонь, сам не зная, зачем.
Червя уже не найти. Он маленький, он двигается, и времени прошло очень много. Отчего-то я думаю о семенах, спрятанных в земле. Мне неприятно, что это существо может жить в нашем саду, и мысль о том, что оно еще в полном смысле не живет, как семя, не успокаивает меня.
— Ты что делаешь, Марциан?
Я оборачиваюсь. Атилия стоит, прислонившись к колонне мансарды. Ее блестящие от лака ногти, как астры в саду, маяки в мрачных сумерках.
— Тут была змея, — говорю я. — Не ходи в сад. Она ужасная. Такая чудовищная змея.
— Уговорил.
У нее на губах золотистая помада, и вообще вся она сегодня бронза и карамель, в укор холодным цветам мира вокруг.
— Где мама и папа?
— Поехали объявлять народу, что все в порядке, император здоров.
Лицо Атилии на секунду светлеет, когда она говорит о родителях. Я киваю.
— А ты куда? — спрашивает она.
— Я с друзьями буду гулять. А ты куда?
— Поеду на ночь к Селестине. Думаю, теперь, когда все хорошо, можно напиться и плакать.
Я делаю вид, будто ничего не происходит, прохожу через сад как можно более непринужденно, смотрю на небо, рассекаемое птицами на множество частей. Небо неровное.
В самый ответственный момент, когда я прохожу мимо Атилии, она подается ко мне и целует меня в щеку. Я скашиваю на нее взгляд, стараясь дать ей понять, что так как ничего не происходит, ничем меня удивить нельзя.
— Я вправду благодарна тебе, братик. Не попади в беду, хорошо? Мама говорила, что ты вчера сидел в астрах под дождем. Я предположила, что ты играл в цветочек.
— Ты злая. И я был там не один.
— Вот и я о том же, — говорит Атилия. — Твоя Ниса странная девушка. Не попади в беду.
Я делаю вид, что совсем не понимаю о чем она, и что в беду не попал.
— Хорошо тебе напиться, — говорю я.
В столовой нам уже подали завтрак. Может, Атилия распорядилась, а может просто увидели, что я встал. Я благодарю служанок, зову друзей, и пока мы завтракаем небо становится темным, вечерним, как и всегда безглазым.
Кассий требует от нас пропусков, выясняется, что он делает это неправомерно, тогда он перестает что-то требовать и просто говорит нам, молодежи, катиться отсюда и не мешать людям работать.
Я говорю:
— Спасибо, Кассий.
А он протягивает руку и треплет меня по волосам.
— Неприятно, — говорю я.
— Потерпишь.
Так мы и расстаемся, а я снова вспоминаю, почему обычно не скучаю по Кассию. Юстиниан говорит:
— Даже не поздоровался со мной отдельно, представляешь?
— Он же тебя ненавидит, — говорит Офелла. — Ты сам рассказывал, что он выгнал тебя из дома.
— Из одного дома выгнал, из другого не выпускает. Он делает все, чтобы испортить мне жизнь!
Но по каким-то неуловимым моей сознательной частью приметам, я понимаю, что Юстиниан скучает по Кассию. Ему было девять, когда Кассий и моя учительница поженились, и, наверное, ему, как и любому мальчишке, хотелось, чтобы и у него был папа. Кассий с этой ролью не справился, и доля разочарования навсегда осталась в их отношениях. Так что в отличии от тех, что связывают Кассия и Регину, а так же Кассия и Мессалу, отношения Юстиниана и его отчима не только плохие, но и грустные.
— Не переживай, — говорит Ниса. — Ты увидишь мою мать и поймешь, что Кассию не чужды семейные ценности.
Я понимаю, что никогда не спрашивал Нису о Санктине. Я видел Грациниана и знаю, как он любит Нису, но ее мама не звонила ей, не приходила к ней и не передавала Нисе ничего через Грациниана. Отчего-то это никогда не казалось мне грустным. Может, потому что Нисе от этого не больно. Словно так правильно.
