Жадина - [12]

— У меня есть свитер с котом, — говорит Ниса. — А в чем мораль твоей истории?

— Она неочевидная. Вина заставляет нас думать, что мы делаем что-то неправильное, но иногда это не так. Ты просто хотела, чтобы тебе не нужно было убивать меня. В этом нет ничего плохого. Это хорошее чувство, не вини себя за него.

Она некоторое время молчит, а затем я чувствую, как Ниса кивает. Потом снова затихает и оттого, что она молчит довольно долго, я понимаю, что Ниса спит. У нее нет дыхания, когда она не говорит, а ее сердце не замедляется, потому что давно стоит, как часы, у которых села батарейка.

У моих часов батарейка на месте, и я слушаю их, пытаясь заснуть. Сна нет, может оттого, что мне снова стало жалко того кота, а может от того, что я не знаю, что нам с Нисой делать.

Когда я не могу заснуть, я вспоминаю что-нибудь хорошее. Вспоминаю ощущения, запахи, мельчайшие подробности и детали, и погрузившись в них либо расслабляюсь, либо хотя бы провожу время с удовольствием. Чаще всего я вспоминаю о своей семье, потому что в Анцио я по ним скучаю.

Я вспоминаю наши вечера, когда папа дома, а не в разъездах по чужим городам и странам. Мама любит сладкое, так что традиция пить чай и кофе со сладостями дома нерушима, мама говорит, что это ей досталось от моей бабушки, которую я никогда не знал.

Папа любит петь, поэтому иногда он садится за фортепьяно в гостиной и поет такие старые, чудесные песни почти без смысла. Иногда они поют вместе с мамой, хотя мама поет плохо и смешно выглядит, когда исполняет варварские песни. У нее становится совсем непонимающее лицо.

Мама любит обнимать Атилию и читать нам разные книги. Папа рассказывает истории, а еще играет в кости. А когда горит камин, мы с Атилией лежим на ковре и, забывая о том, что мы уже не дети, придумываем истории, смотря на золотые и красные всполохи.

Иногда мы смотрим фильмы, тогда мама становится циничной и недовольной, а иногда даже шумной. Мы делаем домашние задания Атилии, и оказывается, что папа не так хорошо разбирается в политологии, как должен.

А еще папа может рассказывать о войне. А мама о том, что было до нее. И тогда радостное становится печальным. Я слушаю их и обвожу пальцами полукруг света, идущий от камина. Он похож на встающее солнце.

А если перевернуться, то можно увидеть, как по потолку путешествуют тени. Это ветки деревьев, которые хватаются друг за друга, когда дует ветер.

А однажды был чудесный вечер с помадкой из патоки и несладким чаем, и мне было шестнадцать, тогда родители решили превратить гостиную в колонию. Мама взяла себе диван, папе досталось кресло, Атилия выбрала место у окна, а у меня был камин и прилегающие к нему земли.

Папа сидел с карандашом и ножницами, рисовал для нас деньги, чтобы у нас появилась экономика. Мама надела каждому из нас на голову картонную корону, а в конце воцарилась и сама, с ногами забравшись на диван. Папа раздал нам деньги со смешными крючочками вместо двоек. У меня оказалась толстая пачка, и я сосредоточенно считал ее, перекатывая под языком помадку.

Дальше у нас началась торговля. Мама сказала, что деньги, в качестве посредника, стимулируют покупать больше, чем бартер стимулирует меняться, потому что изменяется представление о ценности вещей.

Мама продала Атилии за бесценок три подушки и одеяло, чтобы она не замерзла на земле у окна, которую выбрала. Я тоже купил у папы подушку, но он сказал, что товар в розницу всегда выходит дороже, поэтому моя пачка стала тощая.

Все помадки остались на папиной территории, но он отдал нам по одной в качестве гуманитарной помощи. Я сказал, что моя земля специализируется на уничтожении мусора, что у меня Страна Мусорщиков, поэтому я могу сжигать обертки.

Мама сказала, что специализация ее земли — абстрактные рассуждения, но пока она придается абстракциям, ее народ гибнет. Так мама получила еще одну помадку.

Мы заключали договоры, обменивались вещами, потому что они красивые или нужные, объявляли войны и обсуждали перемирия. Тогда, помню, мы разошлись спать, когда уже наступил рассвет, а утром папе нужно было вносить в Сенате корректировки по поводу какого-то мудреного закона о собственности, мама же уезжала проследить, чтобы в больницах Города разместили пострадавших от землетрясения в Иберии, которым нужны сложные операции. Через два часа оба они должны были выглядеть и вести себя, как взрослые, а не как люди, которые дрались подушками из-за нарисованных денег.

Хотя все деньги нарисованные. А некоторые взрослые люди из-за них еще и по-настоящему убивают.

Я вспоминаю тот вечер, треск огня в камине, приятную усталость от бессонной ночи, совсем не похожую на сегодняшнее опустошение, радость, с которой я добрался до кровати и вкус чая в тот день.

И только сильнее понимаю, почему я не хочу рассказывать ничего родителям. Потому что им нужно отдохнуть, потому что несправедливо будет втягивать их в свои новые проблемы.

Успокоенный мыслью о том, что я со всем справлюсь сам, я засыпаю.

А когда я просыпаюсь, Ниса уже собирается. Зубы у нее длинные, так что она не может закрыть голодный рот. Я говорю:

— Доброе утро.