Земные заботы - [48]

Тенна пригнула подбородок к груди, схватилась руками за коленки, раздвинула ноги и почувствовала, как мощная, неумолимая, требовательная схватка прокатилась по ее телу.

Кислород из маски иголочками колет кожу.

Она тужится и кричит. Вырывается тонкая струйка мочи, и схватка замирает.

— Опустите ноги и отдохните.

Ноги у нее дрожат.

В родильной палате толпится народ.

Акушерка приставляет к ее животу стетоскоп и смотрит на врача.

Тенна, откинувшись назад, погружается в полузабытье, будто решив покинуть этот мир.

Но вот снова возникает схватка, и, подчиняясь древней потребности потужиться, чтобы выдавить из себя плод, Тенна напрягает каждую мышцу своего молодого тела. Головка ребенка продвигается, Тенна медленно выпускает воздух из легких и наполняет их снова и снова тужится и ощущает страшное жжение у выхода из влагалища.

— Так, подождите минутку, — мягко говорит акушерка. — Теперь тужьтесь, очень осторожно, — вот, выходит…

В родильной палате мертвая тишина.

Слишком тихо в палате.

Напряженная, вибрирующая тишина.

Между своих ног Тенна скорее угадывает, чем видит маленькое, серое, недвижное тельце.

Потом она слышит какой-то шипящий звук.

— Надо вынести его отсюда, — говорит врач. — И продолжать отсасывать.

Продолжать отсасывать? Человеческие фигуры задвигались. Дверь открывается и закрывается.

Акушерка кладет руку Тенне на живот и вполголоса говорит:

— Постарайтесь потужиться, только спокойно, еще разок.

Огромный студенистый послед выскальзывает во влагалище вместе с «сорочкой», в которой находился ребенок. Акушерка осторожно тянет за пуповину, и послед тяжело плюхается в лоток.

Вокруг шелестит шепоток — непонятные слова: abruptio insufficiens^[5].

Они долго стоят, рассматривая послед.

— Меня будут зашивать? — робко спрашивает Тенна.

— Нет, зачем же. У вас ни одного разрыва.

— Неужели правда?

Впервые за долгое время Тенна чувствует облегчение.

В час посещения появляется необыкновенно высокий мужчина в очках. На руках у него довольно большой мальчик в синем костюмчике — рыжеволосый, белокожий, со спокойными зелеными глазами на белом лице.

А, вот он какой, думает Рёрбю, входя в палату с кипящим чайником.

— Ну, как там насчет мировой революции?

Мария откладывает газету. Рербю наливает ей чай.

— Послушай, выброси-ка ты эти цветы, — говорит Рёрбю и тычет коротким пальцем в букет, стоящий на пол возле телевизора. — Не знаешь, что ли, что красное с белым приносит несчастье.

— Это цветы Тенны, — говорит Мария.

В коридоре слышны детские голоса, веселые, громкие. Дети врываются в палату. С грохотом опрокидывается стул.

— Рёрбю, Рёрбю, — кричат они, — дай нам ядовитого зеленого лимонаду!

Это, конечно, детки Сигне. Они еще слишком маленькие, поэтому могут выражать свои пожелания в повелительной форме.

Врач присаживается к ней на кровать.

— Ребенок умер?

— Нет, он жив. Он не дышал, но мы его отходили, подключили аппарат искусственного дыхания.

— Мальчик или девочка?

— Мальчик.

— Он что, очень маленький?

— Его вес кило восемьсот.

Какое-то мгновение врач колеблется, потом говорит:

— Но это не самое страшное…

Гигантские часы начинают бить.

— Хуже всего у него с ножками… — Он собирается с духом. — У него нет стоп.

На какую-то долю секунды реальный мир отдалился от Тенны. Или она отдалилась от него. Вес окружающее как то расплылось. Врача она видит словно через стекло. Видит, как он открывает и закрывает рот, и даже откуда-то издалека слышит его слова, но не воспринимает их. Они до нее не доходят.

Она холодна как лед. Произошло недоразумение. Почему он к ней обращается? Он принимает ее за другую.

Она слышит, как он повторяет то, что уже говорил. Ребенок не дышал, но мы вернули его к жизни. Он весит 1800 граммов, но, будь у него нормальные ножки, он весил бы граммов на двести больше.

Сейчас он в отделении для новорожденных. Группа специалистов уже взялась его обследовать.

— Ну что я могу сделать, — в отчаянии говорит врач. — Я же не виноват…

Ну конечно. Он тут ни при чем.

Он мерит шагами комнату, стараясь втолковать ей, что же именно произошло.

— Значит, он так и будет всю жизнь сидеть в коляске? — спрашивает Тенна.

— Я не очень-то разбираюсь в таких вещах, но, по-моему, крайне важно, что у него есть голени.

Андерс стоит перед Тенной белый как мел. Врач вышел, и они одни.

— Мне по телефону сказали, что хорошо бы мне все-таки приехать. С ребенком, мол, не все в порядке, но что именно — они не могут сказать.

— Это мальчик.

— Ну и что с ним?

— Он очень маленький — кило восемьсот.

— Ну и что?

— Но у него нет стоп.

Мгновение Андерс и Тенна смотрят друг на друга. Потом ее никогда не унывающий Андерс в отчаянии бросается к ней на кровать и зарывается лицом в одеяло.

Время идет. Но для них оно остановилось.

Они держатся за руки. Они обнимаются. Они пытаются осушить слезы на глазах друг у друга. Они не знают, как им быть, во что верить, на что надеяться. Знают только, что их постигло ужасное несчастье.

Но вот Тенна берет себя в руки. У нее получасовое преимущество перед Андерсом. У нее было чуть-чуть больше времени на размышления. Так или иначе теперь она старается вселить в него мужество, поддержать его дух.