Земные заботы - [51]

— Мне стыдиться нечего. Я ему сказала: если тебе нужен друг, можешь рассчитывать на меня, приходи, когда я тебе понадоблюсь. Если бы твоя дочь была повеселее и повнимательнее, а вы с мужем не ворчали бы по пустякам, этого бы никогда не случилось! Я тут ни при чем. У Бу очень нежное сердце, и единственный человек, который его понимает, — это я. Он удивительный. Но если человека постоянно бранят и не понимают, он может погибнуть. Спасибо тебе за то, что ты у нас есть! — сказала мне его мама. Было бы лучше, если бы она могла сказать это Карин!

Сив открыла дверь, но остановилась; держась за ручку двери, она расправила плечи и гордо вскинула голову. Ничего от утренней игривости в ней уже не осталось.

— Мне нечего стыдиться, и Бу — тоже, — говорит она. — Он очень спокоен и знает, что делает.

— Он тебя любит?

— Что значит любит? Прямо как в романе. Во всяком случае, я ему нравлюсь. Не то что тебе.

— Что верно, то верно, мне ты никогда не нравилась. Но я даже не подозревала, что ты такая дура! Что его мать человек ненадежный, я всегда знала, и папаша точно такой же. По мне, так забирай своего Бу хоть сейчас, вы один другого стоите. Он приезжает к тебе, а потом возвращается домой, как будто после психотерапевта. Грош цена твоей поддержке. Грязь это, и больше ничего.

— Я люблю людей. Вот они и тянутся ко мне. Тебе бы тоже следовало научиться любить их!

— Катись ты к чертовой матери со своей любовью!

Она так и делает. Во всяком случае, уходит, громко хлопнув дверью. Но прежде, чем я успеваю перевести дух, она снова распахивает дверь и просовывает в кабинет голову и обе свои дыни.

— Он все сказал твоей дочери, но она вцепилась в него, как собака в кость! — шипит Сив. — Такая порода! Гордости ни на грош! А вот Бу — гордый!

Мне кажется, что прошел целый год, а не десять минут. Я никак не могу отдышаться, словно пробежала кросс. Как это мерзко, гадко и унизительно впадать в такую ярость, от которой перехватывает дыхание! И уже не помнить, что говоришь. Неужели я и в самом деле послала ее к чертовой матери? Я мечусь по своему кабинетику, от стены к стене, и задыхаюсь от гнева, вспоминая ее слова. Бу купил мне машину! Карин вцепилась в него, как собака в кость! Несчастный Бу! А Магда, эта старая дура! Принимает у себя Сив. Неслыханно! Что, в конце концов, произошло и что знает обо всем Карин? Что мне делать? Что должна сделать Карин? Что с нею будет? Может, все еще хуже, чем я думаю? Как мог Бу привести Сив к своим родителям и как они смели принять ее? А может, Магда, начитавшись бульварных журналов, считает, что иметь любовницу очень шикарно? Эрнст-то, как я понимаю, вылупился на ее дыни и уже ничего больше не соображал.

Я сажусь за стол и бессознательно пишу: Карин, Карин, Карин. Дышать нужно медленно и глубоко. Мне бы хотелось позвонить Стуре, но он в городе, ищет жалюзи. Карин я звонить не хочу, не стану же я говорить об этом по телефону. А может, сказать? Даже не знаю, что лучше. Но позвонить кому-нибудь мне просто необходимо, и я звоню Густену. Сейчас я всю свою ярость сорву на нем. В трубке звучит его расслабленный, тихий голос, меня вдруг осеняет, почему по телефону его голос так не похож на обычный: он просто не знает, кто ему звонит, может быть, кредитор, и поэтому на всякий случай говорит голосом тяжелобольного, умирающего. Умирающих обычно оставляют в покое.

— Привет, это Улла. Ты что, болен? Простудился? Нет, таблетки тут не помогут, пора бы знать, а приема к врачу надо ждать две недели, до тех пор у тебя все пройдет. Кстати, насчет ждать, я ждала уже достаточно, сегодня после работы приеду к тебе за деньгами. Не подходит? Ничего, подойдет. Я приеду в половине пятого, и, если не будет ни денег, ни тебя, я тут же заявлю в полицию или куда там обращаются в таких случаях. В твоем распоряжении целый день. Всего хорошего.

Он думает, это все шутки. Сегодня он убедится, что я не шучу. Прекрасно. Хоть какая-то польза от моего гнева, нельзя быть рохлей, только вот что делать с Карин?

А как бы я поступила, если бы все было наоборот? Если бы это Карин нашла себе психотерапевта и работала бы с ним сверхурочно, а Бу нянчился бы дома с детьми, лил горькие слезы и прогонял ее спать на диван, когда она возвращается среди ночи? Уж я бы поговорила с ней, это точно! А если бы она заявилась к нам со своим психотерапевтом, стала бы я благодарить его за чуткость и теплоту? Зная при этом, что Бу ни о чем таком не подозревает и считает, что она работает до рези в глазах. Как бы я поступила? Думаю, поступить так или иначе я бы просто не успела, потому что Стуре тут же спустил бы их с лестницы. Я бы не стала ему мешать и укорять тоже не стала бы, была бы только рада, что это сделал он, потому что у меня бы духу не хватило, я ведь очень нерешительная. А вдруг я поступила бы, как Магда, из одного только любопытства или нежелания ссориться?

Кто бы мог ответить мне на мои вопросы?

Ведь тот, от кого ждешь ответа, должен быть умнее тебя, но, если ты сама дура, как ты поймешь, кто всех умнее? А до самого умного все равно не добраться.

Кто без греха, пусть бросит камень, говорится в Библии, а ведь и там идет речь о супружеской неверности. Кто без греха, пусть бросит первый камень. Те же шалости, что тогда, что теперь, не случайно Христос велел бросить камень тому, кто не нарушал супружеской верности.