Земляки по разуму - [167]

После того же, как принесли расшифровку последнего требования, тело Траха начало корчиться в жутких позах, весьма схожих с любовными, а тестикулы подкатили к дыхательному клапану. Да и как было такому не случиться, когда чужаки не только разукомплектовали и, скорее всего, сожрали парламентеров, но и однозначно дали понять, что впредь собираются питаться летающими домашними животными с Мяузлы, притом в молотом и поджаренном с крошками, образцы которых прилагались, виде.

Воображение профессора нарисованной картиной умерщвления милых склизких зверюшек не ограничилось, но пошло еще дальше по пути, в конце которого возникал естественный вопрос — в каком виде они собираются заниматься любовью с населением Понго-Панча? Вот тогда-то Траху и захотелось умереть в процессе коитуса, хотя геройская мысль, что «мертвые сраму не имут», и не пришла ему на ум. В юности профессору доводилось изучать историю и, в частности, некрофилию, процветавшую на родной планете в те дикие времена, когда неразвитый интеллект пращуров не делал различия между живыми и мертвыми и партнеры не всегда замечали, что один из них уже повенчался со смертью. Иногда это приводило к парадоксам и тогда о некоторых особях говорили, что они мертвыми сношаются лучше, чем при жизни. При воспоминании о подобных фактах Траха до сих пор передергивало.

Но только до сих пор.

…По мягкому черно-багряному куполу неба над космодромом пробежали первые жемчужные змейки зари и звезды слегка побледнели, когда первые котлеты были готовы. Нет, ни у кого не поднялось лишить жизни котяг-летяг, которых-то на Понго-Панче и было-то раз-два и обчелся — их заменили размороженными трупами чау-чамов. Один из помощников профессора здраво рассудил, что перемолотое мясо равнозначно пережеванному, а значит, потерявшему свой вкус.

Развивая эту идею, Трах попросил синтезировать побольше так называемых сухарей, не подозревая, что тем самым поставил себя на место общепитовских кухарок и даже пошел по их следам, распорядившись жарить полученную в автоклаве суспензию до получения однородной массы. Говоря проще — до состояния, по сравнению с которым подметка ботинка показалась бы земному гурману верхом кулинарного искусства. Впрочем, всего этого, как уже упоминалось, профессор не знал и наивно предполагал, что сытые желудки чужаков смягчат участь соотечественников.

…От идеально плоской поверхности космодрома, на которой торчали звездолеты, оставленные где попало опоздавшими пилотами, отразились первые лучи светила и во весь рост растянулся вопрос — кому предстоит доставить пищу к кораблю незваных пришельцев? Никто даже из самых отъявленных храбрецов не изъявил желания быть добровольцем — никому не хотелось умирать неудовлетворенным, тем более что в воздухе витал дурманящий аромат секреций, который приносил ветерок со стороны жилых кварталов, а кровь бурлила инкрециями. Трах, как известно, тоже мечтал совсем о другой смерти, а посему было решено отправить в финальный путь последнюю копию гида.

Покидая территорию космодрома, профессор оглянулся лишь раз, чтобы увидеть, как убогое и неуклюжее создание, наполненное неслыханной пищей, бредет на двух конечностях к запрограммированной цели.

Сиротливая фигура.

Одинокая смерть.

Совсем не сексуально.

***

— Странная реакция, из которой, впрочем, все равно следует — ты видишь то же, что и я, — услышал Семен и вздрогнул.

Фраза показалась ему абсолютно нелогичной. Она настолько диссонировала со сном, что впору было считать его кошмаром. Да и как тут думать иначе, если так обрывается диалог двух милых-милых старушек, разговор, который неспешно протекал у его кровати. Начался он, помнится с того, что старушечий голос сказал:

— Нет, что ты не говори, но не нравиться мне это их выражение: «мертвый час». Если все, кто бодрствует, должны в это время спать, то почему они не будят тех, кто спит, а? Покойников, что ли, в этот свой «мертвый час» в морг свозят? Ты как думаешь, Наташа?

Голос тещи произнес с плохо скрываемой ненавистью:

— Ее смерть будет на твоей совести.

Семена моментально захлестнуло чувство вины, потому что сразу сообразил — речь идет о Марии. Однако не успел Саньковский пролепетать, что, он, мол, оказался на Понго-Панче не сам, но, как говорится, «волею пославшей мя жены», как оправдываться за него начал голос, который тоже был ему отлично знаком:

— Почему это на моей? Что я, санитарка какая, а? Кроме того, я Жулечке такое не раз делала и ничего!

«Не видят они меня и это есть хорошо», — рассудил Семен, расслабился и приготовился спать и слушать дальше в приятной и теплой невесомости, где пребывало его тело.

— То-то я смотрю, что глаза у вас, как у двух сестер-алкоголичек!

— Да ладно тебе, Наташа! Надо же как-то стресс снимать. Ты сама посмотри — ничего же с ней не случилось.

— Время еще покажет, но видит Бог…

И тут в сон Семена, на самом, как всегда, интересном месте, вмешался Длинный, порадовав его тем, что их точки зрения якобы идентичны. Не успел Саньковский окончательно прийти в себя, как был ошарашен еще одной репликой:

— Я думал, что ты человек самодостаточный. Ну, то есть, что тебе хватает самого себя…