Земляки по разуму - [168]

— Ты это о чем?

— О твоей бурной радости при виде двойника.

Физиономия Семена выразила такую степень изумления, что друг поспешил добавить:

— Я, например, испугался едва ли не до икоты, а ты — Сенечка!

— Я?

— Ну, а кто? Я, что ли?

— Ну да, — спросонья спорить не хотелось. — Это я — Сенечка! Единственный и неповторимый!

Длинный неестественно расхохотался и тут Саньковский увидел себя на мониторе. Ему перехватило дыхание, но он быстро сообразил, что к ним направляется последний гид — его копия. Присмотревшись внимательнее, он решил, что Семен-штрих гораздо симпатичнее как майора Вуйко-штрих, так и штрих-Горелова.

Продолжая рассматривать своего искусственного двойника, Саньковский не удержался от самодовольной улыбки — Семен-штрих тащился к кораблю как на заклание, всем своим покорным видом олицетворяя жертвоприношение богам, а кому неприятно почувствовать себя богом хотя бы раз в жизни? Пусть чужим, но…

Эта гордая мысль вымела остатки непонятного, навеянного ностальгией сна из головы Саньковского, и он весело хлопнул приятеля по плечу:

— Понял?!!

Длинный дернулся, хлопнул глазами, как ружье двумя холостыми патронами, и нерешительно поинтересовался:

— Что?

Семен цыкнул зубом, но времени на объяснения не было — квазидвойнк уже барабанил по обшивке.

— Идем, узнаем, с чем к нам пожаловал дорогой гость!

— Дорогой?

Саньковский хмыкнул:

— С моей точки зрения ему цены нет. Чем он мне не памятник при жизни?

Такая постановка вопроса Длинному в голову не приходила и с ответом он не нашелся. Кроме того, пережитый страх не прошел, а лишь затаился, холодной змеей свернувшись под ложечкой, готовый в любую секунду не только сосать, но и глодать все сигнальные системы организма. Длинный не без оснований начал подозревать, что он не создан для космоса и контактов с чужими формам жизни.

— Слушай, Семен, — начал было он, послушно двигаясь вслед за другом, — попроси у них горючего и сматываемся отсюда, а?

— Нельзя.

— Почему?

— Это же первое правило дипломатии — если ты чего-то просишь, значит, в чем-то нуждаешься. Это ставит тебя в зависимое положение и дает моральное преимущество противнику.

— При чем здесь дипломатия — я домой хочу!

— Я тоже, но это ничего не меняет. Мы должны вести себя так, будто нам здесь нравится.

— Зачем?

— А это уже второе правило дипломатии, — Семен открыл шлюзовую камеру и, вместо того, чтобы дождаться в ней свою копию, сам вышел из корабля.

Длинный благоразумно остался внутри и с со смешанными чувствами наблюдал, как друг обнимается с бездушным репликантом согласно какому-то выдуманному им этикету. Смотреть на это было довольно противно, но, по большому счету, не более отвратно, чем на оторванные головы вчерашних «гостей», которые по-прежнему валялись около «тарелки». От нечего делать Длинный спрыгнул на поверхность планеты и поддал одну из голов ногой. Та покатилась, подпрыгивая и отбрасывая скачущую под чужим солнцем тень на плиты космодрома. Остановившись метрах в пяти, она вытаращилась на Длинного белесыми глазами и голосом Саньковского завопила:

— Ты что это делаешь, придурок?

Длинный помертвел от ужаса, а голова продолжала надрываться:

— Я тебе, уроду, про дипломатию талдычу, а ты ведешь себя как какой-то диплодок недоразвитый!

В конце концов Длинному удалось сообразить, что кричит таки его друг. Он обернулся к Семену, поморщился от вида двух почти одинаковых физиономий и тут, скорее благодаря пережитому шоку, нежели чему другому, у него забрезжила мысль, грозящая со временем перерасти в потрясающую идею. Нужно было только это время выгадать.

***

— …если ей станет хуже, — услышала Мария материнский голос, — то я скормлю тебя твоей псине.

«Ей — это, стало быть, мне», — сделала логический вывод Саньковская, но дальше мыслить не стала, потому как в памяти всплыл сон. Реальный настолько, что она мысленно улыбнулась новому осознанию старого, как мир, выражения: «Вселенная есть Любовь». Сейчас впору было представить себя героиней будущего суперпопулярного шоу для жен космонавтов «Как далеко ты меня любишь?», где связь между любящими поддерживается исключительно с помощью телепатии и дешевого портвейна. Быть может, и в самом деле есть некая сермяжная правда в поговорке: «Если не доходит через голову, то нужно попробовать через задницу?..» Ведь проснувшаяся под воздействием винной клизмы способность чувствовать то же, что и муж, была настолько удивительной, что не шла по степени странности ни в какое сравнение даже с тем, что с ней сотворили старушки-«веселушки»…

Впрочем, вскоре эйфория схлынула, и Мария попробовала все проанализировать. И по мере того, как она это делала, ее все больше охватывало смутное беспокойство.

Если мать с подругой напугали ее вначале, то страх перед сном начал проявляться только теперь и чем дальше Саньковская думала над чужой реальностью, вторгнувшейся к ней в сознание, тем больший ужас ее охватывал. Была некая ускользающая нестыковка во всем том, что на первый взгляд казалось почти обычным и по-своему, если верить Фрейду, логичным.

Да, она скучала за мужем, которому жарила в последний путь… — тут Мария себя одернула и мысленно перекрестилась, представив, что сплевывает через левое плечо, — …котлеты. И тем более не было ничего угрожающего семейному счастью в том, что в ее сне присутствовал Длинный — все-таки они полетели вместе, — подозрительным было другое. Он искал какую-то косточку, чтобы заказать котлеты по-киевски…